Вот только не был уверен, у кого именно Григорий Матвеев просил прощения.
Сашка позвонил снова, обозвав меня дураком и зазнавшимся чертом, напомнил о школьном бале, пронесенной выпивке, и нашем общем уговоре насчет новогоднего спора. Напрасно он сомневался. Сегодня девчонки обещали сами лететь в руки, и я был не против, чтобы друзья развлеклись за мой счет, да и за свой — тоже. Идти на бал совсем не хотелось, но после вчерашнего приключения со скелетиной меня ждало одно незаконченное дело. Один долг, который я совсем скоро собирался взыскать, а значит, школа получит своего короля. Как и будущая королева внимание. Пусть Воропаев вчера сдержал меня, если сегодня он захочет поговорить — мы поговорим, но только после того, как я оставлю за собой последнее слово.
Когда мать через время заглянула ко мне в комнату, она порадовалась, глядя на то, как тщательно ее сын собирался на гребаный школьный вечер, после душа наголо выбривая щеки и шею. Недовольно нахмурилась, увидев мой выбор в пользу черной рубашки, но сдалась, зная, что я давно привык в одежде сам решать, что и когда надеть. Выбрав к темным джинсам узкий пиджак, зачесал длинную челку гелем, и это было все, на что я оказался сегодня готов. Остальное и так всегда было при мне.
Ах да, парфюм! Девчонки это любят.
POV Настя
С утра пошел снег — рыхлый, пушистый, в безветрии дня мягко засыпающий двор и дорогу сонмом махровых снежинок. Солнце показалось и пропало, снова выглянуло из-за низкого просвета туч, чтобы засеребрить верхушки елей во дворе и крыши соседних домов, скользнуть лучом по виднеющемуся вдалеке густому лесу и отразиться в стеклах пригородных коттеджей, украшенных новогодними гирляндами.
Сегодня Галина Юрьевна обещала поставить елку. «Стаська вырос, ему все равно, а тебя и себя порадую, — сказала мачеха за утренним чаем. — У нас знаешь сколько игрушек — тьма! В прошлом году дизайнера приглашали, не знала, куда эти новомодные украшения вешать, а в этом, думаю, сами справимся. Ведь справимся, Настя? Вот в холле второго этажа и поставим. Здесь окна панорамные, места много, пусть все увидят нашу красоту!»
Смешно. Как будто я маленькая. Хотя настоящей елки у меня никогда не было. Только сосновые ветви в любимой бабушкиной вазе, игрушки, вата и серпантин. И подарок от отца. Каждый год то полезное и нужное, что присмотрела для меня бабушка. Я всегда делала вид, что верю ей.
Я вздохнула и отвернулась от окна, отложила в сторону книгу, — читать о приключениях пиратов совсем не хотелось. В который раз с сожалением взглянула на шкаф. Туда, где за раздвижной дверью в неприметном сером чехле висело новое платье, а в коробке стояли самые красивые туфельки, что в сегодняшний праздник так и не станут по-настоящему моими.
Позвонила Дашка, с надеждой в голосе спросила насчет «Зимнего Бала», и я пожелала подруге хорошего вечера. Сегодня нога уже не так болела, как вчера, но все равно было ощутимо больно ступать на нее. Я еще раз прошла по комнате на носочках, осторожно ступая на пальцы, стараясь не тревожить пятку…
Зимний Бал. Настоящий Зимний Бал. В новом городе, в новой школе, в большом красивом зале, наверняка убранном по-праздничному нарядно. С настоящей школьной коронацией короля и королевы, с красивыми платьями, поздравлениями, елкой и, конечно же, танцами. Жаль, что благодаря Марине мне уже не попасть на него и не увидеть все своими глазами. А так хотелось, очень хотелось. Сегодня Дашка пообещала, что пригласит Петьку Збруева на танец. И, может даже, если он не окажется таким бабуином, как кажется, на каникулах согласиться сходить с парнем в кино.
Хорошо бы у них с Петькой получилась дружба. Ведь сразу видно, что они друг другу нравятся. Хотела бы и я нравиться кому-то вот так же открыто, чтобы без сомнения и обидных слов. Без одолжения родителям, без ненависти… Я бы очень хотела нравиться ему. Тому, для кого была лишь тощим хрупким Эльфом. Навязанной сводной сестрой, которую он желал никогда не видеть.
Дверь соседней комнаты захлопнулась, и по холлу раздались уверенные шаги, чуть замедлившиеся у моей спальни. Через секунду стихли на лестнице…
Я достала из коробки нежно-лавандовые туфельки и прижала к груди. Постояв с ними в обнимку, села на кровать, со вздохом опустила голову и закрыла глаза, чтобы не заплакать. Я не хотела думать, какой красивой сегодня для Стаса будет его королева и как он спешил к ней. Не хотела видеть одиноко лежащее на столе приглашение на «Зимний бал» для Анастасии Матвеевой. Я больше не хотела ничего, даже праздника.
Зачем, ну зачем приехала сюда! Здесь я стала только несчастнее.
— Настя, а вот и я! Как у тебя дела?
Мачеха открыла дверь моей комнаты, перешагивая порог. Я медленно распрямила плечи и подняла голову.
— Хорошо, Галина Юрьевна, спасибо. — На пол со стуком упали туфли. Мне пришлось поспешно спрятать их обратно в коробку и убрать на тумбочку. — Извините, — опустила глаза, не зная, что сказать. — Я просто хотела еще раз посмотреть. Они такие красивые.
Но мачехе не нужно было ничего объяснять, она всегда видела меня насквозь.
— Как же, — и в этот раз не поверила мне, — вижу я, как ты просто хотела.
Женщина подошла и села рядом. Опустила руки на колени, глядя на меня.
— Вера сожалеет, что ты осталась сегодня дома, но уверена, что ее дочь ни при чем, — сказала нерадостно. — Пришлось выслушать, какая она у нее умница и красавица, под стать Стаське, и только потом сообщить, что я была у директора и не намерена оставить твое падение безнаказанным. Не думаю, что она по-настоящему меня услышала, но наш диалог с Воропаевыми еще впереди. Грише не говорила пока. Расскажет матери, а Нина Ивановна только почувствовала себя лучше после болезни. Не на пользу ей такие новости.
— Бабушка, правда, завтра уже приедет?
— Да, — улыбнулась мачеха, мягко касаясь моего плеча. — И будет жить с нами, пока мы с твоим отцом не решим, как нам всем быть дальше. Так что тебе больше не будет здесь одиноко.
— Мне не одиноко.
— Ох, Настя. Не думай, что не понимаю.
Видимо, я поставила коробку с обувью на самый край тумбочки, или зацепила нечаянно, потому что туфли вдруг снова упали, оказавшись у наших ног.
— Надо же, — удивилась женщина, — как будто требуют, чтобы их надели. Настенька, это всего лишь школьный бал, — заметила, поймав мой взгляд. — У тебя еще будет в жизни настоящий праздник, и не один. Будет, девочка, обязательно!
Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.
— Да, наверно.
— И платье наденешь и туфли! Ты у меня такая красивая, и без наряда светишься! — прижала мою голову к своей груди, обняла, не дав крупным горошинам слез вслед за лавандовым чудом упасть на пол. — Я тебе еще куплю, разве мне жалко! Куда Вериной Маринке до тебя! Правда, девочка, верь мне!
Я верила мачехе, верила, только ответить не могла. Сейчас, когда она находилась рядом, когда согревала теплом своего тела, позволив обнять в ответ, горло словно перехватило рукой.
— Боже, Гриша меня убьет.
— Нет, ему все равно.
— Значит, я сама себе не прощу. Не прощу, но раз уж для тебя так важно…
— Очень!
— Посиди-ка, попробуем сделать звонок. Не обещаю, Настя, ничего не обещаю, ты же понимаешь.
— Да, — ответила, но надежда уже ожила, забилась мотыльком в сердце, закружила ожиданием голову, заставив подняться с кровати вслед за мачехой.
— Арсений Дмитриевич? Здравствуйте! Эта Галина Фролова. Нет, ничего не случилось. Точнее, случилось, но у меня к вам весьма деликатное дело. Очень деликатное! Настолько, что я хочу просить вас срочно приехать в Черехино и готова заплатить. Что нужно? Поставить болевую блокаду. Локальную или нет — это вам лучше знать. Да, такую, как вы делали мне прошлой зимой в район позвоночника. Нет, сегодня не мне — падчерице. Ушиб пятки, а нам хоть убей нужно попасть на бал. Сумасшествие, понимаю, но выхода нет. Да, конечно, без вопросов под мою ответственность, мы ждем.
