Если кто-то что и хотел сказать, то слова Кироса вдруг лишили все смысла, и все члены группы только и могли, что стоять и смотреть друг на друга, молчаливо признавая жестокую правдивость озвученного им.
— На самом деле, как я уже и говорил, мы всегда можем и должны вернуться домой и потребовать для вас и остальных достойного места в жизни и безопасности, — решительный и сильный голос майора Харриса заставил всех вздрогнуть.
— Домой? — Пич, нахмурившись, развернулась к нему. — Откуда у нас дом, Эйден?
— Он есть у каждого, дорогая, — мягко ответил мужчина. — Это место, где тебе хорошо и тепло. И я считаю, что глупо искать его на чужбине. Вы родились в нашем мире, значит, он и должен быть вашим домом. Даже если право иметь его придется жестко отстаивать!
— Чушь! Нет смысла сражаться с целым миром в попытке отвоевать себе крошечный его угол для счастья и спокойствия. Это все равно закончится поражением! — Пич не смогла скрыть, как ее задевает эта тема, и поэтому, развернувшись, просто пошла от них.
— А разве вечно скитаться и бежать, оставаясь ненужными повсюду чужаками, это не поражение? — крикнул ей в спину Харрис.
Пич резко остановилась и развернулась.
— Да какой, на хрен, смысл сейчас говорить об этом? — заорала она в ответ. — Мы не можем вернуться домой! Мы не можем пойти дальше! Мы можем только выйти наружу и геройски сдохнуть! Потому что сдаваться на милость этой суке я не собираюсь! Лучше уж башку себе снесу!
— Пич! — рявкнул Сеймас, заметив, как сжалась Эмма от слов подруги, привлек ее к себе, не желая отдавать девушку на растерзание ее собственному чувству вины, которое уже отчетливо читалось в ее лучистых глазах.
Пич подошла к стене и плюхнулась на землю, приваливаясь к ней спиной.
— Прости, командир. Но я совершенно не хочу слушать сейчас все эти «если бы да кабы». Реальный взгляд на вещи мне как-то ближе к телу. Так что Айчин тут права — мы все умрем. Поэтому советую оставить фантазии до того времени, как у нас начнутся глюки от голода.
— Но пока мы еще живы, — очень тихо возразила Эмма и, освободившись из объятий Сеймаса, так же, как Пич, отошла подальше и уселась неподалеку от входа в подземелье. Сеймасу очень хотелось подойти и снова прижать к себе, без нее он чувствовал себя осиротевшим и бесполезным. Монстр тревожно заметался внутри, требуя возвращения контакта. Но мужчина видел и в самой позе, и в выражении лица Эммы, что она сейчас нуждается в пространстве.
— О, похоже, авангард! — сказал за его спиной Сидда, и Сейм обернулся, чтобы увидеть вынырнувших из зарослей двух первых есуров в их причудливой и устрашающей экипировке.
Глава 42.
Всепоглощающее чувство вины захватывало сознание Эммы с каждой секундой все сильнее. Оно медленно расползалось по ее венам, выжимая по капле жизнь и способность еще хоть на что-то надеяться. Это было похоже на медленное погружение в ледяную воду. Изморозь отчаяния постепенно ползла вверх по ногам, отнимая у них чувствительность, потом уверенным захватом опоясала ее талию, а следом сжала как в грубом кулаке из мороза легкие и сердце, стремительно подбираясь к горлу. Омерзительно холодные пальцы добрались до затылка, без промедления ринулись в мозг, торжествуя полную победу, погружая девушку в безысходность с головой. И сейчас у нее не было ни капли сил и желания сопротивляться. Какие еще могут быть доводы или оправдания? Все погибнут. Из-за нее. Она и ее врожденные способности всему источник и причина. Без нее у всех членов группы была жизнь. Да, язык не повернется назвать ее счастливой, но все же она была. Ровно до тех пор, пока их линии судеб не пересеклись с ее собственной, сворачивая в фатальное русло. И вот тут их уже скрутило смертельным жгутом и потянуло как на стремнине к неизбежному убийственному финалу, по дороге захватывая и случайные жертвы: такие, как Харрис и Айчин. Любой, кто приближался к ней, будто получал черную метку, а самые близкие носили клейма приговоренных.
Нет, Эмма не верила в то, что, даже подчинись она Беллами, хоть у кого-то был бы шанс выжить. Уж не настолько она была ослеплена отчаянием. Все были обречены, и это не подлежало сомнению. Минуты тянулись и тянулись, больше не имея никакого значения, а Эмма тонула, погружаясь все глубже и глубже, и казалось, конца этому бесконечному свободному падению не будет. Она и сама не заметила, как сознание медленно стало соскальзывать из реальной плоскости в совершенно иное пространство. Первыми исчезли запахи, затем неспешно затихли звуки голосов, потом померкли цвета, а вслед за ними ее покинуло и ощущение объема и ориентации. Эмма совершенно без всяких усилий со своей стороны снова оказалась в той самой всеобъемлющей пустоте, наполненной чистой бескрайней энергией. Только в это раз она не ухнула туда, как будто прыгнула со скалы в подернутый ледяной коркой водоем, оказавшись мгновенно оглушенной и не способной дышать. Нет, в этот раз все происходило постепенно, почти ласково, так, будто это самое не имеющее пределов ничто испытывало благодарность к Эмме за то, что она не вломилась сейчас в его суть насильно, а просто дала возможность взаимопроникнуть, не причиняя боли и не руша тончайшие структуры. Это было осторожное знакомство, деликатное изучение, а не наглое вторжение. А значит, сопротивление тоже отсутствовало с обеих сторон, и совершенно неожиданно Эмме открылась во всем своем непостижимом полном великолепии внутренняя сущность и совершенное строение окружающей ее первозданной мощи, в коих не было и намека на первоначально увиденный девушкой хаос. А вслед за этим нежданным даром по капле стало приходить и осознание себя и своего единственно возможного места во Вселенной. И это было так восхитительно и естественно для измученной души Эммы. Быть вот так нужной. Не как инструмент в чужих руках бездумно выполняющий повеления, не как средство удовлетворения чьих-то алчных амбиций и даже не как личность, чьей волей манипулируют, не стесняясь в средствах. И даже не та необходимость и нужда, которую Эмма чувствовала и так любила в своем Нормане. Нечто совершенно иное. Наверное, так покинутому ребенку нужны его долгожданные родители или хоть тень их образов. Или, может, давно пустовавшему тоскующему дому — тепло и голоса его хозяев. Сухой земле — вода, чтобы дать всходы. Но вслед за этим пришли и сожаление, и печаль, что такая долгожданная радость опоздала. Эмма не знала, какие имена и определения дать тем чувствам и эмоциям, что сейчас, подобно разгоняющемуся вихрю, набирали обороты в душе. Дом. Родина. Любовь. Необходимость. Обреченность. Неизбежность. Утешение. Слова рождались сами собой в разуме, еще пока не обретая плотность, объем и четкие черты законченных образов, но, однако, они падали в сознание как зерна, давно нуждавшиеся в пище и почве для роста. Да и почва как будто всегда только их и дожидалась. Все эти необъяснимые вещи и открытия пока больше тревожили и запутывали Эмму, нежели давали покой и восхищали, но все равно ощущались бесконечно необходимыми и правильными. И она была готова идти вперед, шаг за шагом, желая познавать еще больше себя и вне себя, совершенно забыв в этот момент о всех горестях и смертном приговоре, нависшем мрачной тенью над всеми, кем дорожила и кого любила, перед лицом гораздо более всеобъемлющей трагедии.
Сеймас не выпускал из поля зрения застывшую как изваяние Эмму, даже когда группа собралась, и, вытряхнув вещмешки, они стали подбивать количество имеющихся у них ресурсов. Девушка так и сидела, отвернувшись от всех, похоже, погруженная в свои мысли необычайно глубоко. Острая нужда подойти и прикоснуться, подтверждая нерушимость их связи, буквально высверливала его мозг и скручивала мышцы, да и монстр никак не мог найти покоя, но интуиция подсказывала мужчине, что Эмме сейчас жизненно необходимо это мизерное уединение с собой. Сеймас заставил переключить свое внимание на насущные на данный момент задачи. Питание. С ним было не слишком густо. Консервов и крекеров совсем мало, даже при жесткой экономии максимум на двое суток. Но радовал приличный запас энергетических батончиков и сублимированных питательных напитков, что при наличии у них воды тоже большой плюс. Спасибо правительству, что не экономило на этой не особо вкусной, но способной поддержать силы еде.
