— Вы, люди, еще безумней, чем Пенфей, которого лишил разума Дионис, — заявил он и пошел прочь с пирса, задрав нос.
— Я его отпугнул, — сказал Соклей.
— Может, да, а может, нет, — ответил Менедем. — Смотри, как он разговаривает с другими и показывает на нас. Скоро повсюду пойдут слухи. Если в городе есть люди, у кого больше денег, чем здравого смысла, мы провернем неплохие дела.
— Такие люди всегда находятся, — заметил Соклей. — Другой вопрос, есть ли у нас то, что им нужно.
К разочарованию Менедема, ни один богатый торговец или землевладелец не явился к «Афродите» до захода солнца.
Несколько моряков отправились в город, чтобы упиться до бесчувствия или найти ближайший бордель, но таких оказалось немного. Большинство потратили свое серебро во время долгой стоянки в Таренте и, похоже, ничуть не огорчились, что им пришлось остаться на акатосе.
Соклей отправился на ют, чтобы лечь там, завернувшись в гиматий. Поймав взгляд Менедема, он посмотрел на путаницу домов, из которой состоял город Кротон, и открыл было рот, но Менедем не позволил ему заговорить;
— Даже не начинай. Я не знаю тут ничьих жен и не попытаюсь познакомиться ни с чьей женой.
— Я не сказал ни слова, — невинно ответил Соклей, но недостаточно невинно.
Он лег на расстеленный гиматий и завернулся в него, чтобы не подпускать мошкару, все еще не говоря ни слова.
Менедема это вполне устраивало.
Вскоре он услышал, как его двоюродный брат захрапел. Спустя еще некоторое время он перестал слышать храп Соклея — стало быть, наверное, заснул сам. Рассвет еще не наступил, когда его внезапно разбудил громкий хриплый голос:
— Ты и вправду продаешь птенцов павлина?
— Э… да, — сквозь зевоту ответил Менедем.
Он выпутался из плаща и встал, не беспокоясь о своей наготе — эллины куда меньше стеснялись этого, чем большинство других народов.
— Кто ты такой?
— Я — Гиппариний, — ответил кротонец, как будто Менедем должен был его знать. — Дай мне посмотреть на этих птиц. Если они мне понравятся, я куплю парочку. Говорят, ты требуешь за каждого мину?
— Полторы мины, — ответил Менедем.
Гиппариний взвыл от ярости — то ли настоящей, то ли поддельной, — как модная куртизанка, изображающая пик удовольствия.
Менедем пошел к клеткам и достал пару птенцов.
Гиппариний уставился на них.
— Эти уродливые маленькие твари действительно превратятся в павлинов? Почему ты не привез взрослых птиц?
— Да, они превратятся в павлинов… или в пав, — ответил Менедем. — Я не привез взрослых птиц потому, что распродал всех в Таренте… И за куда большую цену, чем полторы мины за штуку.
Гиппариний нахмурился.
Менедем был бы разочарован, если бы покупатель этого не сделал.
— А кто-нибудь из Кротона уже пытался купить твоих птиц? — спросил Гиппариний.
— Никто пока не пытался, о почтеннейший, — ответил Менедем. — И ни у кого больше не будет такого шанса, потому что мы собираемся расправить парус, едва рассветет.
— Значит, у меня будут единственные птицы на этом острове, так?
Гиппариний только что не потер руки от восхищения. Он очень сильно смахивал на Геренния Эгнатия, но Менедем никогда бы ему об этом не сказал: сравнивать эллина с варваром означало испортить сделку.
Кротонец кивнул, внезапно приняв решение.
— Я возьму двух.
— По цене полторы мины за каждого? — уточнил Менедем, чтобы удостовериться, что между ними нет недопонимания.
— По цене полторы мины за каждого, — подтвердил Гиппариний.
Он снял с пояса кожаный мешок и взвесил в левой руке.
Менедем сошел по трапу на пирс, держа под мышкой по птенцу. По жесту Гиппариния какой-то человек — вероятно, раб — подошел с плетеной корзиной, чтобы забрать птиц. Прежде чем Менедем успел позвать кого-нибудь с «Афродиты», Соклей сам появился рядом с ним.
Когда ни одна из торгующихся сторон не имеет численного превосходства — это солидная гарантия, что все пойдет как надо.
Менедем взял мешок — судя по весу, там и впрямь было три мины. Он тихо засмеялся: Гиппаринию наверняка точно передали, какова цена птиц. Менедем протянул мешок Соклею.
— Пересчитай быстренько — ты хорошо умеешь это делать.
— Как скажешь. — Соклей высыпал кучки серебряных монет на испачканные дегтем доски пристани.
Он и вправду считал деньги быстрее Менедема.
Вскоре Соклей поднял глаза и сказал:
— Шести драхм не хватает. Посмотри сам.
И вправду, в последней кучке было всего две драхмы.
Гиппариний засмеялся.
— Вы собираетесь ссориться из-за шести ничтожных монет?
Менедем слишком часто встречался с такими мелкими рвачами.
— Вообще-то да, собираемся, — кивнул он. — Если тебе нужны птицы, ты должен сполна за них заплатить.
Бормоча что-то себе под нос, житель Кротона добавил недостающие драхмы. Менедем поразился, что они у него нашлись.
Гиппариний пошел по пирсу, раб с корзиной следовал за ним.
— Надеюсь, оба птенца окажутся павами, — негромко проговорил Соклей.
— Это было бы хорошо, — согласился Менедем. — Ты уже сложил монеты в мешок? Чем скорее мы отсюда отчалим, тем я буду счастливее.
Когда «Афродита» обогнула мыс Геракла, самую южную оконечность Италии, Соклей с удивленным возгласом указал на восток.
— Это гора Этна виднеется вдалеке? — спросил он.
— Она самая, — кивнул Менедем с таким гордым видом, будто сам поместил вулкан туда, откуда его можно было увидеть задолго до появления на горизонте всей Сицилии.
— Насколько далеко мы сейчас от горы? — поинтересовался Соклей.
— Понятия не имею, — нетерпеливо ответил Менедем.
Соклею подобные детали казались крайне увлекательными, но для Менедема значили очень мало. Он сказал наугад:
— Пятьсот стадий, а может, больше.
— А-а, — сказал Соклей вместо того, чтобы издать новое восклицание. — Если бы мы шли с юго- востока, где нет земли, которая до последнего момента закрывала бы вид на гору, мы могли бы увидеть Этну с гораздо большего расстояния, правда?
— Полагаю, да, — равнодушно бросил Менедем. — Это кажется разумным, верно?
— Конечно, — подтвердил Соклей. — Если бы мы знали в точности высоту горы, а также откуда именно можно ее увидеть, мы могли бы высчитать, какой величины весь мир.
Его двоюродный брат пожал плечами.
