Он не хотел смотреть, как будут вынимать гроб из могилы. Оцинкованный черный ящик на белых веревках вынесли из парка молодые рабочие лесозавода. Карло Пазолини протянул одному из них конверт с русскими деньгами.
– От синьора Марчеллини, – сказал он.
Молодой рабочий торопливо отступил, словно обжегся, и, закинув руки за спину, с доброй усмешкой, с которой обычно взрослые разъясняют непонятное детям, сказал:
– Нет, господин, мы не из-за денег трудились.
В тот же день специальным самолетным рейсом Рамоло Марчеллини и его секретарь отбыли в Москву, увозя с собой прах итальянского солдата.
11
Весть о том, что Рамоло Марчеллини пригласил в гости коршунцев, облетела рабочий поселок с быстротой молнии. Друг другу передавали слова итальянца, сказанные при отлете:
«Благодарю вас за широкое русское гостеприимство. Я думаю, что сумею отплатить вам тем же. По приезде оформлю и пришлю мое приглашение в Италию вам, синьор директор, с супругой и четверым вашим ученикам, которые, как я узнал, так много сделали для меня». И переводчик следом за ним назвал Каменеву, Иванову, Лебедева и Макарова.
Славка был дома, когда к нему ветром влетела раскрасневшаяся Саша.
– Ты слышал, Славка? – закричала она еще в дверях. – Нас пригласили в Италию! И тебя тоже! Тебя, меня, Ваню, Веру и Федора Алексеевича с Царевной Несмеяной!
Семья Макаровых в этот час была в сборе. Отец после вчерашней попойки валялся на кровати в расстегнутой косоворотке, без пояса, в грязных сапогах. Мать, то и дело позевывая, убирала в угол батарею бутылок. Славка без дела слонялся по дому.
– Врешь! – тихо и недоверчиво сказал он. Но в то же мгновение радость померкла, сменилась тревогой.
«Не возьмет. Он не возьмет меня, – пронеслось в мыслях. – Такое он придумает наказание».
Славка, не сказав никому ни слова, выбежал на улицу, оттолкнув плечом Сашу.
Федора Алексеевича он встретил по дороге в школу. Тот шел быстро, не оборачиваясь, а Славка бежал за ним и, задыхаясь, твердил одни и те же слова. Это была по крайней мере десятая клятва исправиться и стать настоящим человеком. Как всегда, Славка искренне верил в то, что так именно и будет. Он бежал за Федором Алексеевичем, не обращая внимания на встречных, провожающих любопытными взглядами его и директора.
– Федор Алексеевич! Поверьте последний раз! – умолял Славка.
Наконец Федор Алексеевич ответил:
– Нет, не верю!
Голос его никогда не звучал так твердо и жестко. Славка, теряя последнюю надежду, забежал вперед и умоляющим взглядом заглянул в глаза Федора Алексеевича. В них были только холод и решимость.
И тогда, вытирая рукавом гимнастерки навернувшиеся на глаза слезы, Славка пошел прочь.
Через несколько минут можно было видеть, как он поравнялся с зеленым забором, за которым виднелся добротный деревянный дом с высоким просторным крыльцом. Все так же медленно, но решительно Славка поднялся на крыльцо, постоял, посмотрел на вывеску с надписью «Поселковый Совет», будто видел ее в первый раз, и вошел в дом.
В узком полутемном коридоре, пропахшем махоркой, он столкнулся с участковым милиционером.
– Я к вам, – сказал Славка, останавливаясь и загораживая проход.
– Потом, парень. Не до тебя. – Милиционер махнул рукой, в темноте он не узнал старого знакомого и, притиснув Славку к стене, прошел мимо.
– У меня срочное дело.
– Приходи завтра.
– Я украл часы, – повысил голос Славка.
Милиционер – молодой и статный – остановился и с изумлением вгляделся в парня. Только сейчас он узнал Славку Макарова.
– Но, но, не разыгрывай, – сердито сказал он, – а то ведь и в самом деле сядешь! Вечером придешь – разберемся.
– Смотри, убегу! – с угрозой бросил Славка. – Бери сейчас, а то убегу. Говорю, спохватишься.
Участковый постоял в нерешительности и миролюбиво сказал:
– Ну, тогда иди! – и пропустил Славку впереди себя.
Он привел его в комнату с пустым письменным столом и потертым кожаным стулом, с сейфом в углу и маленьким столиком для пишущей машинки. Он с интересом стал разглядывать Славку. Потом перевел не менее заинтересованный взгляд на свои поскрипывающие ботинки, оглядел новые темные брюки с идеальной складкой и рубашку с галстуком. Все это милиционер проделал на ходу, быстро пересекая комнату и открывая ключом чуть заметную дверь возле письменного стола. Дверь вела в совсем крошечную комнатку с двумя скамьями и небольшим окном в железной решетке.
Славка с тоской огляделся. Сел на скамью, опустил голову. Здесь он уже бывал.
– Ты подожди меня тут. Вернусь – поговорим.
Милиционер вышел из комнаты, плотно закрыл дверь, снял с головы фуражку, полюбовался на ее новый околыш. Мельком взглянув на себя в оконное стекло, надел фуражку чуть набок, повыше, чтобы просторнее выглядывал светлый чуб, и пошел к выходу, но вернулся и закрыл дверь маленькой комнатки на ключ. Скрип ключа в замке вывел Славку из оцепенения. Он вскочил. Захотелось кричать, барабанить кулаками в дверь. Страшное негодование поднялось в нем. «Дурак! Пришел с раскаянием. Жизнь свою загубил!» Но, как всегда, где-то в глубине сознания властно заговорил другой голос, заговорил в противовес негодованию, которое сейчас охватило его. Славка снова сел на скамью и погрузился в глубокое раздумье. Он вспоминал всю свою небольшую жизнь.
«Почему Ваня Лебедев, Илька Козлов и другие ребята живут не так, как я? Что я, родился вором?»
И в памяти оживали полузабытые картины детства.
Вот он, еще совсем маленький, сидит за столом. Уже поздно. Хочется спать, но интересно побыть со взрослыми. Комната наполнена едким махорочным дымом. Захмелевший отец наливает ему в блюдце из бутыли отвратительно пахнущую жидкость. «Не трави ребенка!» – откуда-то из угла несмело говорит мать. Но ее никто не слушает. «Пей, Славка! Мужик должен уметь пить. Веселее будет!» Мальчик зажмуривается и под громкий поощрительный хохот глотает вонючий самогон. Вначале он задыхается. Из глаз бегут слезы. Кажется, что он проглотил огонь. Потом действительно становится весело. Он хохочет над тем, что стол и стулья поплыли куда-то. Он не может отличить отца от матери, кто-то поднимает его на печь, и он мгновенно засыпает тяжелым сном.
Вспомнился и другой случай. Отец работал тогда кладовщиком в сельпо, а Славка учился в первом классе. Дождливым осенним вечером, уже в темноте, отец велел ему как-нибудь незаметно прийти к нему на базу. И даже сейчас Славка ощутил страх, который не покидал его, пока он шел по улицам поселка, в отцовской стеганке, опустив руки в раздувшиеся от пакетов карманы. Пакеты жгли его руки точно так же, как те злосчастные часы… Он принес эти пакеты на выселок отцову дружку, и тот, погрозив пальцем – дескать, молчи, – дал ему хрустящий новенький рубль…
Дома всегда собирались пьяные компании, что-то прятали, о чем-то сговаривались.
Учителя учили хорошему, но Славка не верил им. «За это они деньги получают», – думал он. Но к товарищам из интерната приглядывался с интересом. Особенно его занимал Ваня: «Что, он в самом деле такой правильный? Или прикидывается?» А когда столкнулся с Федором Алексеевичем, то понял, что в жизни есть и добро и красота. А пути в жизни могут быть разные.
Вот он подошел к тому возрасту, когда надо было утвердить свой взгляд на жизнь, выбрать свой путь. Сомнения бросали его то в одну сторону, То в другую. Как сказочный витязь, он чувствовал себя на росстани дорог, перед камнем, на котором высечены слова: «Кто направо пойдет – коня потеряет, налево – убит будет». И он выбрал последнее, потому что ему вдруг страстно захотелось искупить свою вину перед собой, перед Верой, перед Федором Алексеевичем.
Совсем недавно он прочел «Анну Каренину» и долго думал, что означает эпиграф, взятый писателем из Библии: «Мне отмщение и аз воздам». Спросил у преподавательницы литературы. Та объяснила: «Это
