— Да вот… не вижу его. Или путаю… — Впервые Анна солгала императрице. Она прекрасно разглядела молодого человека среди других офицеров, но не могла себя заставить указать на него. — Найдется. Не сейчас, так позже, никуда не денется. — Она поймала себя на том, что, будучи взволнованной, говорит тем не менее нарочито небрежно, спокойным тоном. «Что со мною?» — подумала она и по тому, как забилось сердце, поняла, что «знает», знает, что с ней, но не хочет признаться и лукавит, теперь уже сама перед собой.
Екатерина что‑то говорила ей еще, Анна не слышала, поглощенная неожиданным и никогда ранее не испытанным состоянием души, и только кивала головой, повторяя: «Конечно, конечно, ваше величество». А что «конечно»?.. Выручили охотники, поднесшие трофей, — убитого гуся с расклеванной головой — и кречета, уже накормленного и снова с клобучком на голове.
После недолгих восторгов императрица повернула коня, и все заспешили в обратный путь. Анна ехала, не смея оглянуться. А когда миновали решетку парадного двора, сопровождающие отстали. Здесь их сменила другая охрана.
Во дворце Екатерину встретил запыхавшийся граф Панин.
— Ваше величество, с викторией вас. Внял Господь вседержитель молитвам нашим и помог сокрушить неверных… — Глаза Никиты Ивановича наполнились слезами…
— Погоди, Никита Иванович, об чем ты толкуешь, о какой виктории да еще со слезами?
Панин молча протянул императрице немецкие газеты. В них сухо, но обстоятельно рассказывалось о русско‑турецком морском сражении в Хиосском проливе Эгейского моря, произошедшем 24–26 июня 1770 года.
— Спасибо Бог, голубчик! Уже уведомлена. Господин Орлов постарался…
Это была действительно Победа! Та самая столь необходимая всей русской армии в этой затянувшейся войне и еще более необходимая дипломатам в их весьма осложнившихся за последнее время сношениях с европейскими державами. Екатерина опустила газеты и обняла канцлера…
Анна разбранила себя в душе за то, что не была откровенна с императрицей и не представила ей офицера, лишив его благодарности из уст государыни… Все равно ведь они расстались. Она не знает даже, как его зовут, а он, возможно, не знает ее… Последнее обстоятельство не так уж и плохо, поскольку относительно своей славы при Дворе она не заблуждалась. Но, скорее всего, они никогда больше не увидятся. Да и мало ли офицеров вокруг… Анна понимала, что пытается обмануть себя, чтобы избавиться от непривычного чувства, от небывалой доселе горечи какой‑то утраты… Наконец, перед тем как идти на вечернее дежурство, она вдруг остановилась и сказала: «Господи, да уж не влюбилась ли я? Только этого мне не хватало…» И как всегда — мысль изреченная освободила душу. Выговорив вслух, что скрывала даже от себя, она вздохнула свободнее и решила выбросить глупости прочь из головы.
Прошло несколько дней, подпоручик на глаза не попадался, и Аннета стала забывать о мимолетном эпизоде на охоте. И вдруг однажды, торопясь в бани, она встретила его в парке. Молодой человек сидел на скамейке и, заметив ее, вскочил, а дождавшись, поклонился, пряча левую руку за спину. Когда он выпрямился, лицо его осветилось застенчивой улыбкой. «Ему идет, когда он улыбается, — отметила про себя фрейлина, отвечая на приветствие. — Сущий Кандид». Продолжая смущаться, молодой человек выпростал из‑за спины спрятанную руку, в которой оказался маленький букетик поздних цветов. «Был в оранжерее, купил или выпросил. Стало быть, готовился заранее». Мозг Анны помимо ее желания хладнокровно отмечал детали возникающего флирта. Но, тем не менее, ей было приятно, что эта встреча — не случайность. Значит, подпоручик помнил о ней, хотел видеть.
— Здравствуйте, поручик. Вот неожиданная встреча. Она дает мне приятную возможность еще раз поблагодарить вас за спасение…
— Полноте, ваше высокоблагородие, какое там «спасение»… Мне довольно, чтобы вы не серчали на мою смелость.
«Ну, при такой решительности, любезный, крепости тебе не взять», — подумала про себя Анна и протянула руку к цветам.
— Это мне?
— Да, конечно. Только я хотел еще… — он вынул сложенный листок бумаги. — Еще вот, письмо вам. Коли вы сделаете милость и прочтете…
— Письмо мне?.. Но раз уж мы встретились, то не проще ли вам передать все на словах?
Подпоручик покраснел, опустил глаза и смешался…
—
— Впрочем, ладно, давайте. И не взыщите. Сегодня не очень удачный день для свидания, меня ждут.
Она взяла записку, помахала подпоручику рукой и побежала по дорожке, раздумывая, куда бы пристроить до конца бани неуместный букет…
Воротившись, она поставила цветы в вазочку на камине рядом с часами, разыскала среди белья записку и, пока горничная расчесывала ей волосы, углубилась в чтение. Закончив читать, она посмеялась, но записку не выбросила, рассудив, что теперь, по крайней мере, знает имя своего спасителя — Александр Васильчиков. Она решила рассказать государыне о смешном молодом офицере и напомнить о разрешении представить его. Анна прикинула: рост подходящий, повыше среднего, лицо чистое, с простодушным выражением, все остальное узнается потом… Взгляд ее упал на трогательный букетик на каминной полке, и вдруг на какое‑то мгновение ей стали противны ее мысли. Анна мотнула головой, скомкала письмо и швырнула в угол, решив не отвечать.
Однако выбросить из головы подпоручика ей уже не удавалось. Тем более что через день Серж Наскоков, юный камер‑паж малого двора,[70] подкараулил ее у фрейлинского флигеля и вручил еще одно письмо. На этот раз записка была написана по‑французски и состояла всего из трех строк: «Вы не ответили, не пожелали встретиться. Я это понимаю так, что вам неинтересен. Значит, такова моя судьба. Но я все равно вас люблю. А.»
Анна улыбнулась, представив, каких трудностей стоило подпоручику составить это нехитрое послание на языке, которым он владел весьма слабо, и решила подшутить, — написать длинный ответ по‑французски со сложными оборотами и туманным смыслом. Но передумала.
В Царском пошли дожди, певица итальянской труппы, которая должна была давать оперу в Эрмитаже, простудилась и была не в голосе, императрица скучала, проводя много времени в манеже. Скучали и приближенные. Несколько вечеров спустя Анна нашла у себя под дверью третье послание. Подпоручик писал: «Я все решил и клянусь, что более вы никогда не увидите меня и не услышите ни слова. Но прежде чем сие произойдет, я вас умоляю, сделайте для меня такую милость, дайте возможность увидеть и поговорить с вами. Видит бог, я не прошу и не надеюсь на большее. Искренне почитающий вас, Александр Васильчиков».
«Так, значит, он уже знает, где я живу. Что ж, тем лучше. Но что ему ответить? Завтра, кажется, день занят, послезавтра тоже… Нет, зачем тянуть? Завтра — перед Эрмитажем и, будь что будет!»
Она набросала несколько слов на листке без подписи. Позвала горничную и велела передать записку подпоручику Васильчикову.
На следующий день вечером бледный Александр Семенович Васильчиков стоял на пороге ее комнаты. Анна пригласила войти, ласково поздоровалась и спросила, чем могла бы ему служить.
— Я хочу только спросить, почему вы меня избегаете?
Анна улыбнулась и отвела глаза.
— Как видите, нет.
— Но вы что‑то скрываете? — продолжал допытываться подпоручик.
— Я полагаю, что даже вам должно быть известно, что у каждой женщины есть свои маленькие тайны, которые касаются только ее.
Васильчиков опустил голову.
— Ну вот опять: «даже вам»… Конечно, я простой офицер и не так образован, как вы — фрейлина
