если присмотреться.
– Грешна была Иезавель, убив Навуфея, кровь которого лизали псы. Но и закончила она свою жизнь в желудках псов, а пала от рук человеческих, лишь поступивших по воле Божьей! Грешен был царь Адони- Везек, отсекавший большие пальцы плененным царям, и были ему отсечены пальцы сынами Иудиными, и была эта кара карой Божьей! Ибо Бог еще и сказал: 'Око за око и зуб за зуб' – и говорил он не о мести людской, а о том, что мера кары должна быть подобна мере греха. Авдием сказано, стих пятнадцатый: 'Как ты поступал, так поступлено будет и с тобою; воздаяние твоё обратится на голову твою'.
Тут преподобный взмахнул сжатым кулаком, словно сокрушая невидимого врага, а его сын выдвинулся дальше в проход, перекатывая в ладонях микрофон. Было видно, что он тоже возбужден.
– Изгоним, браться, грешных из стада своего! – уже надрывался преподобный, и десятки голосов подхватывали его крик. – Очистим его, отделим зерна от плевел и придем к вратам царства Божьего чистыми! Все! Не убоявшись Сатаны и посулов его! Не убоявшись его клеветы на нас перед Богом, потому что нет клеветы, которая могла бы очернить праведного, ибо Бог есть Свет и Он есть Любовь! Иисус нас любит, братья! Аллилуйя! Аллилуйя, братья! Иисус нас любит! Возлюбим и мы Его! Возлюбим братья! Очистим свое стадо! Очистим, и да упокоит он нас на злачных пажитях! Иисус нас любит! Аллилуйя!
В зале орали, какая-то женщина, сидящая прямо передо мной, рыдала во весь голос, заиграл орган, хор запел 'Вперед, Христово воинство!', какие-то люди выбегали в проход и подскакивали к сцене, протягивая руки к преподобному, но тот отстранялся, выкрикивая: 'Недостоин! Младенец ведет нас к Нему! Младенец ведет нас к Агнцу!', и показывал на своего отпрыска, который, если говорить объективно, из младенческого возраста давно вышел и даже пубертатный почти проскочил.
Тот же поднес микрофон к рту и неожиданно сильным, пронзительным фальцетом заголосил:
– Молимся, братья! Молимся! Молитесь за грехи наши, а я буду молиться за вас! Иисус вас благословляет! Иисус вас любит! Бог есть Любовь, братья!
С каждым выкриком он накладывал правую руку на лоб подскакивающему к нему за благословением молящемуся, и довольно сильно толкал того в лоб, словно норовя запрокинуть голову назад, дать очам грешного воззреть самые небеса.
Хор пел дружно и истерично, орган ревел на все лады, кто-то корчися в проходе, выкрикивая 'Грешен! Грешен!'
Мальчик подскочил к нему, опустился на колено, положил руку на лоб, закричал так, что в ушах заложило: 'Любит тебя Иисус! Любит! Я слышу! Мне открыто! Восстань брат! Иисус тебя любит а я за тебя молюсь!'
Я скосил глаза на Маркуса с семейством. Они не бесновались, но слушали происходящее с восторгом и с восторгом же на все взирали. Словно почувствовав мой взгляд Маркус обернул ко мне сияющие глаза и кивнул на Преподобного с гордостью, словно желая спросить: 'Видел ли ты подобное и убедился ли ты в том, что у нас тут чуть ли не апостол заправляет?'
У Дрики вид был с виду спокойный, но судя по рукам, терзающим носовой платок, она здорово нервничала, только виду не подавала. Даи с ам я спокойным не был, хотелось как можно быстрее свалить отсюда.
Преподобный между тем заскочил на кафедру, и хор, словно ему выключили звук, замолк. Толпа продолжала бесноваться, но голос Преподобного Смита, усиленный всей мощью наличного электричества, прозвучал над ней как раскат грома:
– Братья! Приведем ли грешных на суд праведных? Дадим им возможность покаяться, как дает нам возможность Бог, чтобы мы были ближе к Славе Его и к присутствию его?
– Приведем!
– Дади-им!
– Грех! Грех!
– Грешники!
– Приведем!!! – завывал на все лады зал.
У меня мелькнула мысль о том, что неплохо бы было покинуть пределы храма да обождать окончания на воздухе, но все проходы между рядами были забиты пляшущими, кричащими и беснующимися людьми. Потные лица, налитые кровью глаза, слюнявые рты, перекошенные в крике.
– Держись все время рядом, каждую секунду, – шепнул я испуганной Дрике.
В какой-то момент мне подумалось, что на роль кающихся грешников предназначены мы, но потом понял, что до этого пока не дошло. Несколько крепких мужчин, вооруженных и увешанных оружием, втолкнули в зал двоих, одетых только в нижнее белье, и поволокли их на сцену, не слишком заботясь о деликатности. Подтащив почти к краю сцены, их остановили, не отпуская ни на секунду и придерживая за руки. Шум в зале стих, даже выкрики проповеднического отпрыска стихли. Наступила тишина.
Я присмотрелся к 'грешникам'. Первый был постарше, лет за пятьдесят, длинный, сутулый, худой, тщедушный, на нем были длинные 'боксеры' и белая майка, на ногах, сплошь опоясанных синими венами, были пластиковые тапочки, причем женские, розовые и с какими-то бабочками. Второй был моложе, немного за тридцать, худощавый и довольно мускулистых, с мелированными длинными волосами, сейчас растрепанными, а на лице же особенно выделялся огромный фингал вокруг правого глаза, такой, что тон этим глазом наверняка ничего не видел. Одет он был тоже в трусы с какой-то футболкой, а обут вообще в тапочки-'зайчики', пушистые и с оттопыренными ушками. Похоже, что такую обувь им выдали специально, в насмешку и для вящего унижения.
Преподобный Смит обернулся, протянул руку в их сторону. Голос его разнесся над погруженной в молчание толпой:
– Вот они, братья. Вот те, кого отделили наши добровольцы от стада! Меняла и мужеложец! Те, кто надеялся в нашем стаде затеряться, смешаться с толпой. Те, кто наивно надеялся укрыться от Гнева Божьего! Они! Надеялись! Обмануть! Бога!
Последние слова он выкрикнул раздельно, и крик эхом заметался в зале церкви, над головами замершей в предвкушении толпы.
– Скажи, грешный, кто ты такой? – неожиданно Преподобный сунул микрофон прямо в лицо пожилому. – Кем ты был и откуда ты пришел?
В первый момент мне показалось, что 'грешник' не ответит, но один из 'добровольцев', тучный, но очень крепкий, похожий на борца мужик в черной разгрузке и черной кепи ощутимо ткнул его кулаком в спину.
– Я был финансовым советником, – быстро ответил пожилой. – Я работал на 'Инзингер', на Уолл-стрит, в Нью-Йорке.
– Как тебе имя? – снова гулко и с эхом вопросил преподобный, явно претендуя на роль Гласа-с- Небес.
– Я Сэмьюэл Брик, – поспешно ответил тот.
– Финансовый советник…, – в голосе преподобного послышалась недобрая усмешка. – Ты учил людей, как вкладывать деньги в пустые бумажки, и зарабатывать ничего не делая? Забыв о том, что 'хлеб свой в поте лица своего добудешь'? Так? Ты брал их потом заработанные деньги и терял их, ни за что не отвечая?
Брик явно хотел сказать, что это не так, но получил сзади удар в почки и задохнулся от боли, выпучив глаза. Преподобный же обратился к залу:
– Все слышали? Всем ясен грех? Меняла! Меняла у нас в храме! Жрец Золотого Тельца, за поклонение которому Бог карал израелитов!
– Преподобный вложил все свои наличные в Ай-Ти рынок, – вдруг прошептал кто-то сзади, – и пролетел на всю сумму, когда рынок рухнул. С тех пор, хоть и времени много прошло, он банкиров и финансистов приравнял к Антихристу. Не оборачивайся.
Толпа шумела, кричала, какая-то кликушествующая женщина выкрикивала: 'Адский пламень вижу! Горишь! Сатана тебя ведет!' Где-то громко плакал ребенок.
– Ты! – указующий перст Преподобного был направлен на молодого с мелированными волосами. – Отвечай мне, как ответил бы самому Иисусу пред вратами вечной жизни! Ты – мужеложец?
'Мужеложец' был явно в полной прострации и просто мотал головой из стороны в сторону, показывая, что даже не хочет слышать вопросов. Преподобный не смутился даже тогда, когда несколько сильных тычков в спину так и не вывели 'грешника' из его страусового состояния.
