совершенное им убийство должен был провести три года на службе у лидийской царицы Омфалы; она одела его в женскую одежду и заставила прясть шерсть со своими служанками, а сама надела шкуру убитого им льва, которую он обычно носил). Хозяева этого дома украсили свой перистиль мраморными досками, которые висели на цепях между колоннами. У входа в стену был вделан кусок темного стекла, служивший зеркалом. Перистиль этот вместе с садиком с максимальной точностью восстановлен в своем античном виде.
На юге любят обедать летом на открытом воздухе, и помпейцы разделяли эту любовь. Летнюю столовую они обычно устраивали в саду, в беседке, обвитой виноградными лозами. В доме Саллюстия между портиком (единственным) и наружной стеной находился крохотный садик, представляющий собой дорожку, обсаженную с обеих сторон цветами, росшими в узких и длинных каменных ящиках. Недостающую растительность дополнял сад, нарисованный на стене. В том конце дорожки, где она расширяется, устроена была беседка (о ее существовании свидетельствуют дыры в стенах, проделанные для жердей, которые заплетал виноград, и большой прочный каменный столб, служивший опорой для зеленого потолка). Между каменными помостами, на которых возлежали обедавшие (в древности обедали лежа), стоял круглый стол на одной ножке (доселе сохранившийся на месте). Возле находился маленький, внутри голубой, водоем; напротив него из стены била струя свежей воды, проведенной из городского водопровода и стекавшая в упомянутый водоем.
Прекрасно сохранилась летняя столовая Корнелия Тегета (ил. 29). По сторонам трех каменных помостов стоят четыре неканнелированные колонны, выкрашенные в светло-голубой цвет. Они поддерживали настил из жердей, по которому вились виноградные лозы: раскопками были обнаружены в земле возле колонны их корни. В две передние колонны вмурованы круглые невысокие (1 м) подставки для статуй. Столовая была расположена рядом с храмиком, о котором мы уже упоминали, откуда вода текла в канал. Канал этот как будто разрывал среднее ложе на две половинки; в центре столовой находился фонтан. Впереди справа, если встать лицом к храмику, стояла круглая подставка (около 1 м высотой), на которой и находилась статуя эфеба, К рукам статуи были приделаны особые приспособления, куда вставляли бронзовые подставки с небольшими разветвлениями, на которые вешали светильники. Ложа были с внутренней стороны расписаны; возлежавшие могли за обедом рассматривать ряд картин, развивающих на протяжении почти 10 м одну тему: сцены и виды Египта во время периодического разлива Нила. По содержанию картины эти можно сравнить со знаменитой мозаикой из Палестрины (маленький городок возле Рима — древнее Пренесте), где изображен Нил в полном разливе: снующие по нему барки; островки, обросшие тростником, с храмами и домами; охотники, поражающие львов, пантер, бегемотов и крокодилов. В триклинии у Тегета чрезвычайно интересно соединение реалистических картинок (деревенская девушка, которая сидит с веретеном и прядет, а рядом с ней большая сторожевая собака на цепи; сельская веселая пирушка на открытом воздухе; любовная сцена, разыгрывающаяся в убогой сельской харчевне) со стилизованными пейзажами, в которых отчетливо выступают египетские моменты: Исида, крылатый сфинкс, священный бык Апис, крокодил, ибис, эфиопы в виде смуглых курносых пигмеев, обелиски, характерные египетско-эллинистические строения — высокие, прямоугольные, с большим, тоже прямоугольным входом. Особенно интересна одна фреска: раб-пигмей ногами приводит в движение архимедово колесо, знаменитую «улитку», с помощью которой производилась поливка засеянных полей и огородов: до сих пор — единственное имеющееся у нас изображение этой машины.
Вокруг атрия и перистиля располагаются комнаты помпейского дома, который поражает нас и количеством комнат (у Тегета их было не меньше 30, и он прикупил еще дом по соседству; у Епидия Руфа — около 20; в доме Фавна — около 40) и малыми размерами большинства их (комнаты в 6–8 кв. м и даже меньше — отнюдь не редкость). Зато италиец желал, чтобы комнаты его были приспособлены к временам года; в доме устраивали особые столовые и спальни для зимнего времени и особые для летнего, помещая первые так, чтобы туда попадало как можно больше солнца, а вторые — наоборот, как можно больше от него укрывая. Займемся этими комнатами.
Спальни. В Помпеях спальни, выходящие на атрий, представляют собой высокие узкие комнаты с высокими дверями. Спальни вокруг перистиля открыты на портик во всю или почти во всю ширину и часто сообщаются еще узенькой дверью с соседними комнатами. Устройство это вполне понятно: двери в портик летом держали круглые сутки открытыми, а на зиму их закрывали и ходили через боковые. Перед спальнями иногда находилось нечто вроде маленькой прихожей, предназначавшейся, вероятно, для прислуживающего раба. Часто в спальнях устраивали для кровати нишу в стене. Если пол в спальне был мозаичным, то место, где стояла кровать, оставляли белым и окружали каким-нибудь орнаментом. Кроме того, потолок над кроватью иногда делали в виде коробового свода. По величине своей спальни часто бывали так малы, что кровать, особенно если она была двуспальной, занимала комнату почти целиком.
Столовые. Столовые, триклинии, обычно помещались рядом с таблином, но были и столовые, выходившие в перистиль. Варрон укорял своих современников за то, что «они очень заняты тем, как бы расположить свои летние столовые на восточную, прохладную сторону, а зимние на заход солнца». У Тримальхиона были особые столовые для каждого времени года. В доме богатого помпейца столовых имелось несколько; обычно это небольшие комнатки (3,5–4 м шириной и 6 м длиной), освещавшиеся из атрия или перистиля. На перистиль они открываются, в большинстве случаев, во всю ширину, но снабжены большими створчатыми дверями. Значительную часть комнаты (метров 16 в квадрате) занимает стол и расположенные вокруг него три ложа (самое название столовой «триклиний» греческого происхождения от «treis» — «три» и «cline» — «ложе») (рис. 30). Квадрат, ими занятый, часто обведен мозаичным узором.
Рис. 30.
Древние италийцы обедали сидя; старинный обычай этот утратился под греческим влиянием: мужчины начали располагаться вокруг стола лежа; сидели только женщины и дети (возлежать за столом разрешали себе лишь женщины легкого поведения; Цицерон, описывая разнузданную жизнь товарищей Каталины, изображал их «возлежащими на пирушках в обнимку с бесстыдными женщинами»). Убранство столовой было приспособлено к этой новой моде. Состояло оно из стола, обычно круглого, на одной прочной ножке, и трех широких пиршественных лож. Приличие требовало, чтобы на одном ложе помещалось не более трех человек: по словам Варрона, число приглашенных к обеду следовало начинать с числа Граций, т. е. с трех, и доводить до числа Муз, т. е. до девяти, и его не превышать. Гостей рассаживали по строгому этикету: для самых уважаемых предназначалось «среднее ложе»; здесь на обеде у Назидиена, который так весело был описан Горацием[69] в одной из сатир, хозяин усадил Мецената[70] с двумя его молчаливыми спутниками; самым почетным местом на этом ложе («консульским», как его называли, потому что здесь сажали консула, если он бывал в гостях) считалось последнее с краю; рядом с ним находилось место хозяина, сидевшего на «нижнем ложе».
В одном помпейском доме в летнем триклинии, устроенном, как обычно, в садике (на «Новых раскопках»), на стенах были написаны в стихах четкими белыми буквами по черному полю правила поведения для застольников и приказ рабу-прислужнику. На одной стене:
Над средним ложем другая надпись:
