быстро взмыть вверх.
— Володя, что там мой земляк делает? — обеспокоенно спрашивает Костюченко.
— Туман тебе показывает!
— Да ну вас, ребята, к лешему! Верю же я вам. Скажи ему — пусть не балуется.
— Ладно, поднимаюсь, — говорю я и иду горкой к ослепительно сияющему солнцу.
Костюченко «пешка» понравилась. Теперь, прежде чем наносить теплый и холодный фронты, он нет-нет да и скажет: «Пойду-ка я на аэродром…»
За хорошее обеспечение боевой работы полков дивизии Костюченко был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени.
…А вот в двадцатилетие Победы сидим мы рядом: Моисеев, Пеший, Костюченко и я.
Вспомнили всех живых и погибших, это грозное время. Вдруг Пеший усмехнулся и спросил Костюченко:
— Леша, ты не забыл еще, как в Инстенбурге кросс по бегу Чучеву сдавал?
Если бы рядом с ним сидели не мы, то заместитель начальника метеослужбы авиации дальнего действия гвардии полковник Костюченко наверняка бы спросил: — А вы почему это со мной так фамильярно?
Но нам-то можно. Мы старые друзья…
Сегодня я лечу у Палия правым ведомым на бомбометание по аэродрому Грос-Диршкайм. Первым выруливает на старт Палий, вторым — я. За нами идут двадцать пять «пешек».
Стоит на старте и «молотит» пятьюдесятью четырьмя винтами 135-й полк. Здесь нас восемьдесят один человек. Впереди всех на взлетной — Мазуров. В одной руке у него белый, в другой красный флажки.
Не терпится, хочется скорее взлететь.
Мазуров смотрит на часы, улыбается, показывает вначале два пальца, затем палец и половину его — две минуты, минута и полминуты до взлета, — а потом разрешает командиру старт.
Палий дает газ и ведет машину на взлет. Взлетаем но одному. Я задался целью пристроиться к Палию до первого разворота. Надо мне это потому, что подстраивание к ведущему до первого разворота считается у летчиков шиком. Держу машину на тормозах. Даю моторам средний газ и наступаю на Мазурова, который вначале погрозил мне красным флажком, а затем раньше обычного дал белым разрешение на взлет.
Я всегда жалею моторы. Никогда без особой надобности не даю им повышенный режим. Но сегодня, под конец войны, я сдаю Палию экзамены на боевую зрелость. Я даю полный газ и не снижу его до тех пор, пока не пристроюсь к ведущему. Сегодня и я посмотрю, как Палий ведет полк. Мы, рядовые летчики, разбираемся в этом деле. Плохой опыт ведущего обычно испытываем на себе. Если Палий плохо поведет полк, он будет гнать вперед свою машину, рано и резко начнет выполнять первый разворот. А если он в этом деле мастак, то будет делать все в меру, памятуя о том, что за ним летят и стараются пристроиться двадцать шесть экипажей.
Пристраиваюсь до первого разворота.
Видно с первых минут полета, что Палий — настоящий мастер вождения групп. Он помнит о нас. Ведь последний, двадцать седьмой самолет взлетит после взлета Палия через двенадцать минут. Палий сбавил газ, идет так, что не шелохнется машина. Вот он плавно, без шараханий из стороны в сторону, выполнил левый разворот на девяносто градусов. Я лечу с Палием крыло в крыло и, как у летчиков принято говорить, «отдыхаю».
— Володя! — зову Пешего.
— Слушаю, командир.
— Здорово же ведет Палий! Так водил наш Вишняков…
— Да, я уже слышал об этом. Был бы Палий отличным командиром, если бы… Не знаю даже, как и выразиться.
— Если бы не был таким официальным?
— Именно! Ты попал в точку! — согласился Пеший.
— Володя, если хорошенько разобраться, то с нашими орлами нужно быть очень строгим. Командир должен держать подчиненных не на руках, а в руках. В этом отношении Палия с Валентиком не сравнить.
— Это правильно. Помелуйко! — зовет стрелка-радиста Пеший.
— Слушаю!
— Смотри за воздухом!
— Смотрю! Группа расчистки вступила над Грос-Диршкаймом в бой с взлетевшими «фоккерами».
— Вот хорошо. Пока подлетим к цели, от этих «фокков» одни перья останутся! — сказал громко Пеший. И, обратившись ко мне, спросил: — Хочешь, пока летим до цели, расскажу тебе любопытный случай?
— Лучше за воздухом смотри, Володя!
— Смотрю.
— Какова над Грос-Диршкаймом обстановка?
— Беляков передал, что наши «яки» сбили два «фоккера».
— Хорошо чистят! Смотрите за воздухом! — говорю я, любуясь «яками» непосредственного прикрытия. Они идут парами слева, справа, выше, ниже и впереди.
Вдруг я увидел, как слева сверху, со стороны солнца, к нашей девятке стала прорываться пара «фоккеров», но тут же она попала под предупредительный огонь идущей слева четверки «яков». Завертелась небольшая карусель. Объятый пламенем ведущий «фоккер» круто пошел к земле. Я даже улыбнулся, когда увидел, как его ведомый начал во все лопатки удирать. Да, теперь такие случаи не редки, когда вражеские истребители удирают, не принимая боя.
Впереди цель. Беру дистанцию и интервал два на два. Могу идти ближе, но это никому не нужно. Да и Палий потом упрекнет: «Я вам говорил держать два на два, а вы?..»
Ударили зенитки. Палий очень спокойно, как, бывало, наш Вишняков, без маневра, чтобы дать возможность штурману хорошо прицелиться, ведет свою машину. Так же спокойно иду рядом и я.
Ведущий сбросил бомбы; восемь «пешек» нашей девятки «разгрузились» одновременно. Палий не разворачивается, помня, что сзади идут две эскадрильи. Вот он ввел свой самолет в правый разворот.
— Володя, все наши в строю?
— Я не вижу во второй девятке одного ведомого из звена, — отвечает мне Пеший.
— Командир, над целью сбит зенитным огнем самолет Самойлова! докладывает Помелуйко.
— Выпрыгнули?
— Выпрыгнул только кто-то один.
Прошли линию фронта в обратном направлении. С небольшим снижением идем домой. После посадки подхожу к командиру полка.
— Товарищ гвардии подполковник, разрешите получить замечания по полету!
— Нет замечаний. Вы свободны, — говорит коротко Палий.
— Есть.
Вот и наступил заключительный этап войны. Уже пришла, стала у порога долгожданная паша Победа.
На дворе весна: вовсю щебечут птицы… Кроны распустившихся деревьев похожи на зеленые облачка. А воздух, воздух какой! Такой он чистый, прозрачный, вымытый дождем! Эх, как хочется жить!
Мы идем в это майское утро на аэродром.
— Ребята, интересно, какой вчера кусок косы отрубил маршал Василевский? — спрашивает, ни к кому не обращаясь, Андрей Заплавнов.
— Придем на аэродром, Топорков даст линию фронта — узнаем! — сказал весело Ермолаев.
— Какая там линия фронта? Одна сопля осталась! Фриш-Нерунг, Фриш-Гаф, Фриш, Фриш… В этом болоте, ребята, нас и застанет, наверное, День Победы, — говорит штурман звена Сенкевич.
— Володя, запевай! — обращается к своему лучшему другу Монаеву стрелок-радист Иванченко.
