— Это можно, — отвечает Монаев. — Мы песни петь и тарелки чистить горазды. Сейчас, Митя, только воротничок расстегну.
Прокати меня, Митька, на тракторе…
— Володя, это старая песня. Давай нашу, фронтовую!
— Можно и фронтовую!..
— Монаев! Перестань паясничать! — говорю я.
— Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела, — добродушно протянул Юрий Прастота.
— Ничего, товарищ Прастота, фашиста переживем! — отвечает Монаев.
— Эх жаль, ребята, Кольку Прозвонченкова!.. Я видел, как он на форт пикировал, так и угодил в него. Взорвался… и мы еще свои бомбы туда положили, — говорит Василий Герасимов.
— Повторил подвиг Гастелло наш Колька!
— А кто с ним в экипаже был? — спросил Николай Беляев.
— Адик Ткаченко и стрелок-радист Маринушкин.
— Адик, Адик… Хороший парень. До Дня Победы почти дошел…
— Были у нас два друга: радисты Маринушкин и Данилушкин. Фамилии интересные… И с обоими война проклятая расправилась: один погиб, другой искалечен, — замечает Сережа Стрелков.
Наш полк под вечер 8 мая при сильном зенитном обстреле бомбардировал тремя девятками укрепления и живую силу немцев на косе Фриш-Нерунг. Мы еще не знали, что это последний боевой вылет полка. А в двадцать два часа стало известно: закончилась война.
Из автоматов, пистолетов, винтовок, из ракетниц и зенитных установок мы стреляем в воздух.
— Мир!..
— Победа!..
— Ура-а!.. Ура-а!..
Объятия и поздравления…
9 мая салют Победы! 9, 10 и 11 мая мы на аэродроме в готовности номер один. Но как тихо вокруг! Не верится, что пришла она, долгожданная…
Мы сидим с Андрюшей Заплавновым на траве и — чего там скрывать! вытираем слезы…
— Андрюшка, не сон ли это? Мне кажется, что я вижу просто сон… говорю Заплавнову.
— Да, Коля, повоевали мы… Более четырех тысяч самолето-вылетов совершил наш полк. И мы остались живы… Живы! Понимаешь, Колька!..
— Как хочется, чтобы никогда больше не было войны.
— Не будет, Коля, не будет! Ведь миллионы людей отдали свои жизни за это…
12 мая 1945 года полки 6-й гвардейской дивизии генерала Чучева полетели на Дальний Восток.
Встреча с однополчанами
Люблю Минское шоссе. Я еду по нему в отпуск и не отрываю взгляда от его широкой асфальтовой ленты, которая напоминает мне взлетную полосу. Шуршат монотонно шины «Москвича», мелькают по сторонам телеграфные столбы, с грохотом проносятся встречные грузовики, нагруженные строительными арматурами, кирпичом, щебенкой…
Сколько времени я сижу за рулем, а конца пути все не видно. Да, велика ты, Родина!
— Подумать только, почти из конца в конец по этой дороге, — говорит жена, — прошли фашисты. Ужас! У меня даже мурашки бегут по рукам…
— И французы в восемьсот двенадцатом, — замечает старшая дочь студентка исторического факультета МГУ.
— Да, напасть на такую страну, как наша!.. На такое способны или слепцы, или сумасброды…
— А они и есть сумасброды: Наполеон… Гитлер…
Наконец на следующий день проезжаем Гомель, а затем направляемся к Речице. Останавливаюсь на высоком днепровском мосту.
— Эх, как бы я здесь, над Днепром, прошел на своей «пешечке» бреющим! не удержавшись, восклицаю я и добавляю: — А вы, между прочим, знаете, что в Речице наш Валентик живет?
— А адрес у тебя есть? — интересуется жена.
— Есть. Красина, двадцать восемь. Буду сестру в Речице встречать обязательно заеду к Валентику! Очень хочу повидать командира.
…Раннее апрельское утро. Собираюсь в Речицу к поезду, выезжаю с большим запасом времени, чтобы заглянуть на улицу Красина.
Мой «Москвич» катит по Советской улице. Любуюсь ровным асфальтом, новыми многоэтажными домами.
— Речица теперь — под стать областному городу. Сворачиваю направо, в тихую улочку… Так вот где живет мой любимый командир!..
«Второй… восьмой… шестнадцатый…» — считаю номера домов. Догадываюсь, что его дом там, где стоит «Победа».
Подъезжаю ближе. Это действительно тот дом, который мне нужен.
«Кажется, командир в машине!.. Да, это он…»
Объезжаю «Победу» и сзади нее резко торможу. Выскакиваю из кабины и быстро иду к сидящему за рулем Валентику. Левая передняя дверь его машины открыта. Подхожу еще ближе и не могу сдержаться — бросаюсь к нему. Мы крепко обнимаемся и целуемся.
— Здравствуйте, командир!.. Так давно я вас не видел!.. — говорю я срывающимся голосом.
— Болдырев! — восклицает Валентик.
— Бондаренко!
— Бондаренко, Бондаренко… Товарищ Бондаренко, я вижу, что это вы, но почему-то назвал вас Болдыревым. Ах да, ведь вы же с ним всегда были рядом… И в списках были рядом. Наверно, поэтому…
Мы еще раз крепко обнимаемся и целуемся. И оба плачем.
— Вы знаете, товарищ Бондаренко, сегодня у меня праздник.
— Какой?
— Как какой? Разве ваш приезд — не праздник? Так радостно видеть человека из нашего полка!
— И мне радостно видеть нашего командира… — искренне говорю я.
— Нина Михайловна, выходи сюда! — зовет Валентик супругу.
Она выбегает из кухни на крыльцо, вытирает о передник руки.
— Посмотри! Посмотри, Нина, кто к нам сегодня приехал!
— Бондаренко? Разведчик? — произносит Нина Михайловна.
— Да! Он! Всю войну мы с ним прошли!
— Когда я с Валеркой приезжала в Мокштово, всех вас видела. Помню Таюрского, Ермолаева, Харина!..
— И я вас помню. Дмитрий Данилович, дорогой мой, я помню, когда последний раз вас видел. Это было тоже в Мокштово. В фотолаборатории. Забирали вы свои фотографии… Сколько лет прошло!..
— Николай Адамович, когда Нина приезжала с сынишкой на фронт, он был маленький. Помню, ему очень понравилась фамилия Чучева. Он все прыгал и, как бы стараясь запомнить, выкрикивал: «Чучев! Чучев!»
