недавно постираны. Зато в так называемой спальне, куда проследовала женщина, царил настоящий кавардак. На небольшом столике валялись бумага, старые газеты, книги, брошюры, косметика – пузырьки, тюбики, куски ваты, карандаши. На кровати лежали какие-то тряпки, одежда, подушки без наволочек.
Женщина устало опустилась на застеленную грязным матрацем железную кровать, взяла со стоявшей по соседству этажерки зеркальце в пластмассовой оправе и принялась разглядывать свое наштукатуренное лицо. Потом, достав вату и смочив ее в какой-то жидкости, принялась его вытирать. Лишаясь краски, лицо ее преображалось, становилось моложе, светлее, привлекательнее. Словно Стрелков впервые видел этот вздернутый нос, пухлые мягкие губы, голубые глаза, чей отсутствующий взгляд казался ему теперь добрым, благожелательным, нежным. Низкий лоб чуть хмурился, но это придавало лицу женщины что-то детское, неловко-простодушное. Стрелкову страсть как захотелось заговорить с этой странной особой, в квартиру которой он проник, не спросясь ее согласия. Он кашлянул – она сделала слегка недоумевающую гримасу, рассеянно улыбнулась и продолжила счищать макияж.
– Не пугайтесь, – осмелился заговорить Стрелков, – меня просто невидно, а так, я совершенно нормальный…
В горле у него от волнения пересохло, он застыл, пристально вглядываясь в женское лицо.
– Сергей… меня зовут…
Он снова замолчал, слыша, как больно стучит сердце в груди и чувствуя как предательски дрожат ноги. Неуловимая тень прошла по лицу женщины, словно она размышляла о чем-то. Она еще больше нахмурилась, потом ее брови приняли исходное положение, она выпятила нижнюю губу, снова втянула и глуповато усмехнулась.
– А меня Ната… – просто ответила она и даже кокетливо улыбнулась.
– Очень приятно, – улыбнулся в ответ Стрелков широкой невидимой улыбкой. – Я видел вас на площади…
– Ты всегда меня видишь, – усмехнулась Ната, – не сидится тебе на месте… И зовут тебя не Сергей… Не знаю я никакого Сергея, – с упрямым видом добавила она, став вдруг серьезной и сосредоточенной.
«Ну, точно не в себе!» – подумал Стрелков и продолжил беседу, заинтригованный не меньше практикующего психиатра.
– А как меня зовут?
– Пронька, – тихо сказала Ната, – и живешь ты под раковиной…
– Пронька? – озадаченно переспросил Сергей, – что это за имя?
– Веселое… Ведь ты же веселый… – Ната растянула губы в наивной улыбке.
– Был веселый, – вздохнул Сергей, – да вышел. А ты чем занимаешься, Ната?
– Ты знаешь… – загадочно улыбнулась она и приложила палец к губам.
«Дурит что-то баба. Она же как совершенно нормальная с той старой грымзой разговаривала, а сейчас о каком-то Проньке плетет», – недоверчиво подумал Стрелков.
– И все-таки напомни, я забыл, – решил Стрелков подыграть сумасшедшей.
– Не болтай, – упрямо сказала Ната, – знаешь.
– Ладно, знаю, – уныло согласился Стрелков, – а свободное время как проводишь? Я, например, рыбалку люблю, охоту…
– Не болтай, – сдвинув брови, капризно повторила Ната, – ты же паук, а пауки на рыбалку не ходят!
Стрелков обомлел от неожиданности. Через минуту, правда, он справился с растерянностью и продолжил разговор.
– Ну, того, что пауки охотятся, ты же не будешь отрицать?
– Не буду, – пожала плечами Ната, – но и это ни к чему, – вздохнула она, – ты ведь не голоден – еды у тебя полно…
К удивлению Стрелкова, Ната стала снова красить глаза. Теперь она использовала синий карандаш и такие же тени. «Решила сменить цвета», – с недоумением подумал он. Макияж Ната накладывать правильно не умела. Ее руки дрожали, так что стрелки получались кривыми, чудовищно большими, какими-то размазанными.
– Ты куда-нибудь собираешься? – спросил Стрелков.
Ната кивнула.
– В магазин…
– А зачем ты опять красишься?
– Ты раньше не задавал таких вопросов, – озадаченно посмотрела Ната в угол комнаты.
– Я не паук, Ната, я человек…
– Все так говорят, – недоверчиво усмехнулась она, – но это обман…
Она как-то горестно вздохнула. Стрелков, хотя и не был психиатром, понял, что женщина живет в вымышленном мире, где отношения мира реального стоят мало, если не стоят вообще.
– Когда я крашу глаза синим, в магазине мне всегда дают «колу» и пиццу. А когда в черный – почти ничего…
Для Наты, понял Стрелков, «боевая раскраска» является чем-то вроде заклинания – поэтому она и пришла домой сменить макияж. Словно в подтверждение его догадки зазвучал ее спокойный, сонный голос:
– Черным можно красить когда есть деньги, тогда мне ни к чему синий…
– Значит, ты сейчас уйдешь?
– Да, – кивнула Ната, дорисовав правый глаз.
Стрелков вздохнул и с надеждой посмотрел на Нату.
– А мне можно у тебя остаться? – спросил он.
– Так ты же здесь живешь, – усмехнулась она и покачала головой, словно упрекая его за забывчивость.
– Под раковиной? – уточнил Стрелков, который несмотря на то, что хоть какой-то диалог с душевнобольной состоялся, все же находился в подавленном состоянии.
– Угу, – Ната красила губы в розовый цвет.
Потом наложила какие-то невообразимые сиреневые румяна и, удовлетворенно хмыкнув, бросила зеркало на кровать. Заболтала ногами как ребенок, растянув рот в широкой любящей улыбке. Видимо, сделанный макияж настроил ее на радостный лад. «Уж конечно, – с издевкой подумал Стрелков, – теперь ей дадут пиццы!»
Ната легко спрыгнула с кровати, скинула платье-сарафан, обнажив грудь. Стрелков спокойно наблюдал за ней. Грудь была небольшая, но упругая и приятной формы. Он улыбнулся. Женщина подошла к шкафу с зеркалом, открыла его. На нее в страшном беспорядке посыпалась мятая одежда. Она стала копаться в куче платьев, сшитых словно для старухи, не модных, с полувыцветшим рисунком. Наконец ей удалось раскопать сине-зеленое платье, ушитое в талии и колоколом распускающее подол книзу. Она подержала его в вытянутых руках, а потом принялась вальсировать. Стрелков вжался в стену, чтобы не столкнуться с Натой. Она смеялась заливисто, как могут смеяться только дети и сумасшедшие. Потом натянула платье на свое по-юношески худосочное тело и завертелась перед зеркалом. Проведя в трансе минут десять, безмолвно разглядывая себе в зеркале, точно ища возможности самоотождествить себя и понять, Ната пошла в гостиную, которая была смежной со спальней. Стрелков понял, что она уходит. Вскоре хлопнула входная дверь и в дом хлынула оглушительная тишина.
Стрелков сел на кровать, покачался на растянутых металлических пружинах, потом встал и, путаясь ногами в разбросанном на полу барахле, подошел к большому, вделанному между двух дверцей старомодного шифоньера зеркалу. Он открыл левую дверцу и на него в более быстром темпе, чем одежда на Нату, посыпалась разнообразная бумажная продукция. Это были тетради, толстые и тонкие, учебники по русскому языку и литературе, пособия для учителей, еще тетради, теперь уже похожие на длинные регистрационные журналы, копирки, карандаши, ручки. Он изумился обилию и скученности предметов, для которых явно не хватало места в шифоньере. У него шевельнулась догадка, что его новая знакомая – бывшая школьная учительница. Обнаружив пакет с документами, он мог убедиться в верности своего предположения. Непомнящая Наталия Алексеевна закончила Тарасовский университет в девяностом году, поступила на работу в седьмую школу, уволилась – все это он прочел в дипломе и трудовой книжке.
