там все что угодно, только не то, что увидел, и в изумлении остановился посредине комнаты. В ней находились Пат... и Роберто...
Он сидел в углу, в метре от распахнутой балконной двери и немыслимо! Он целовал ладонь Патриции, и она тому не противилась. Нагая, удивительно красивая, она смотрела на него, и ненависти в ее взгляде не было.
Руки мои по прежнему сжимали автомат, направленный на них обоих.
Роберто?!
В спальню ворвался солдат, бравый десантник, зараженный войной, и его желание убивать сработало быстрее, чем его способность здраво рассуждать, чем я о чем-либо подумал, но быстрее пули оказалась Пат. Всколыхнувшись, словно наседка, берегущая свое дитя, она накрыла Роберто своим прекрасным телом. Только тогда я выбил из рук солдата автомат.
О, Пат!
Она жила еще минуту, не больше, умирая на руках у Роберто.
-- Ты все-таки урод! -- все же с непреодолимым отвращением, слабея, сказала она ему.
Затем она взглянула на меня и произнесла совсем тихо:
-- Он твой сын... CА 666... в ее палате...
Я всегда верил в рок, но разве не рок, то, как она погибла -- защитив мутанта от рук человека...
38.
Я и Элен ехали к Филидору. Сен-Клу не был чем-то особенным. Всеобщее разорение и страх на лицах людей, иногда встречавшихся нам на пути, следы пожаров и горе парижан, потерявших родных и близких, разграбленные магазины, перевернутые и сожженные автомобили, и затаенное торжество победителей в глазах мутантов -- всюду было одно и тоже. Все говорило о том, что этой ночью Париж пережил кошмар тем более страшный, что его ждали, рано или поздно. Но тучи, столь некстати оккупировавшие прошедшей ночью небо, рассеялись, и яркое солнце светлым днем, казалось, старается искупить чужую вину...
Мы ехали к Филидору и говорили о Пат. Несмотря ни на что, Элен очень переживала смерть подруги и сестры.
-- Да, я знала о том, что она моя сестра, как и о том, что Роберто -мой брат... В день смерти отца я вернулась домой и нашла Пат... никогда раньше не видела ее такой отрешенной. Пат сказала, что застрелила моего отца. Даже увидев его мертвого, я не хотела верить в случившееся. Он ведь безумно любил ее и порой, мне казалось, небезответно. 'Все это нелепая ошибка', -- говорила я себе. Но Патриция передала дневник отца и пододвинула пистолет, добавив коротко: 'Решать тебе!'... Если бы я смогла в нее выстрелить, вернуло бы это отца?.. Затем я вывезла Патрицию в своей машине. Расставались мы долго. 'Ты знаешь, мы всегда были как сестры и я всегда любила тебя и буду любить, но, прошу тебя, не встречайся больше с моим отцом, забудь его...' -- это ее слова... помнишь, после нашей первой ночи тот мой злосчастный звонок. Пат каким-то образом узнала обо всем, приехала ко мне и очень жестко потребовала, чтобы между нами все было кончено. Она бы рассказала обо мне правду, что я мутант. Я боялась этого... Когда я поняла, что должна родить твоего ребенка, Патриция тогда лежала в больнице, то открылась ей... Она пришла в ярость и предупредила, что еще одна наша встреча -- и...
Элен, она сидела за рулем, нажала на тормоза, остановила машину. Элен плакала неслышно, по щекам, словно соблюдая строгую очередность, текли слезы...
-- Значит, она знала твою тайну,.. -- задумчиво сказал я.
-- Да, вся история о несуществующей подруге -- ее история, это ее изнасиловали тогда в спортзале. На следующее утро она пришла не домой, ко мне... ничего не скрыла, и я сама сказала ей, что я тоже... они... Тебе покажется странным, но это не отразилось на наших с ней отношениях. Пат не солгала тебе в другом -- той Пат, какую я знала раньше, уже не было, после той ночи в школе, та Пат умерла...
-- А дневник?
-- Пат сказала, что отвезет его нашей матери. Тебе самому надо прочесть этот дневник.
Мы снова тронулись в путь, минуя бесконечные шлагбаумы военных постов, объезжая вереницы танков, марширующих колонн десантников, добрались до Булонского леса, а вскоре и к дому Велье.
Дверь с улицы, просверленная пулями, была полуоткрыта. Я вошел внутрь, полный тревоги.
На диване лежала мадам Велье, лицо ее было мертвенно-бледное, глаза закрыты, а губы дрожали, словно они быстро, быстро шептали молитву. Около нее на коленях, держа ее руку в своей, стоял Филидор; к его ногам прислонилась скорострельная винтовка. Гильзы, изуродованные десятками пуль стены, мебель, превратившаяся в одну ночь в груду хлама, и перевязанная кисть моего друга, где поверх бинта проступало багровое пятно... -свидетельства жестокого боя остались, когда все ушло в прошлое.
-- Карл... он мертв? -- не взглянув на меня, с надеждой услышать 'Нет', спросил он.
-- Да,.. -- выдавил из себя я.
Филидор непонимающе пожал плечами и, склонившись над женой, поцеловал ее в лоб.
-- Она ранена... осколок в теменной части.
-- Ее надо в больницу, -- несмело предложил я.
-- Боюсь, она не выдержит дороги, -- промолвил Филидор.
Я осмотрел рану. Все было очень плохо.
-- У тебя нет другого выхода... Здесь она не протянет и часа.
-- Может быть, скорую?
'Какая сейчас к черту скорая', -- подумал я, а вслух сказал?
-- Приедет ли она быстро... столько жертв...
Когда мы ехали, Филидор, сидевший на заднем сидении, все время смотрел на Сару, ее голова лежала на подушке, слегка покачиваясь, смотрел и вздрагивал, когда из уст ее исходил стон.
Никогда не задумывался над тем, что, наверное, все-таки самое страшное место в дни войны --это госпитали, переполненные страждущими. Бог мой, сколько тяжелораненых, истекающих кровью, искалеченных и тихо умирающих, и живущих одной лишь надеждой людей увидел я в больнице, куда мы привезли жену Филидора. Даже найти врачей здесь оказалось не так-то просто. Все куда-то бежали, каталки везли больных, суетились сестры... Трехглазый, с непропорционально могучей шеей, пожилой доктор, которого я привел, осмотрев мадам Велье, покачал головой и произнес очень устало?
-- Право, не знаю, господа. Но попробуем... Сестра, в операционную!
39.
В холле клиники Рикардо я ждал доктора Тароко. Теперь клиника фактически принадлежала ему. Из головы никак не шли мрачные мысли. Кажется, этой ночью я постарел на все те недостающие тридцать лет. По крайней мере, чувствовал я себя на шестьдесят... Снова и снова я переживал события, от которых меня отделяли всего несколько часов. Но и после, когда, казалось, все плохое позади, судьба не стала благосклоннее ко мне и моим друзьям.
Сначала безжалостный приговор Саре, потерявшей рассудок и навсегда прикованной к постели '...Мы сделали все, что могли. Жить она будет, хотя вряд ли это можно назвать жизнью...' Затем настойчивая просьба Филидора... и я рассказал ему о смерти Карла; я так и не посмел взглянуть в лицо Филидору, он же, словно пытаясь поддержать меня, сказал? 'Нет, Морис, не вини себя; то расплата, ниспосланная на всех нас свыше...' Потом внезапная ссора с Элен, желавшей одного -- бежать от всего, хоть на край света и немедленно, -- я мог ее понять и, наверное, мог бы выбраться из этого водоворота жизни, увлекшего меня за собой и грозившего мне смертью, но не хотел, вознамерившись до конца испить горькую чашу. Наконец, я побывал на N.., куда поехал с тайной надеждой поговорить по душам с Роберто и увидеть Лауру живой и невредимой. Меня встретил мой сын... 'Она умерла этой ночью' -- глухо произнес он. Умел ил он плакать? Не уверен; думаю, он не узнал меня, хотя... Я же не вымолвил ни слова, смешавшись, быстро ушел...
'А может быть, в самом деле бросить все и уехать вместе с Элен...' -размышлял я.
Пришел доктор Тароко. Я уже видел его однажды со Скоттом. Он был моложе своего босса лет на двадцать, среднего роста, с черной бородой, невольно внушающей уважение,.. не хочу называть его лицо заурядным лишь потому, что напротив стоял не мутант, а человек.
Он перевел глаза с записной книжки, которую читал на ходу, на меня и, не задумавшись, произнес?
-- Да, я помню Вас. Вы друг доктора Скотта.
-- Был, -- поправил я его, вовсе не имея в виду смерть Вильяма.
-- Конечно же... нелегко, когда друзья уходят из жизни... Итак, чем обязан?
