заставили вытянуть руки, зажмуриться и попасть указательным пальцем вкончик носа, проверяли зрение, мяли живот и интересовались перенесенными инфекционными болезнями. Когда он кратко перечислил события последних трех дней, рассказав и о странных то ли снах, то лигаллюцинациях, молоденькая курносая медсестра прекратила писать и вопросительно посмотрела на врача, а врач - тоже молодой, моложе Панаева, усатый паренек, вырабатывающий в себе солидные манеры - некоторое время внимательно разглядывал раздевшегося до пояса Панаева, потом нахмурился, извлек из стола потрепанную книжку и начал показывать Панаеву те самые картинки, с которыми тот уже сталкивался, когда призывали в армию. Потом врач попросил повторить рассказ, побарабанил пальцами по столу, обменялся взглядами с готовой к решительным действиям насторожившейся медсестрой, пригладил редкие усики и сделал резюме. Да, подобные случаи, только не в таком полном комплекте, встречаются, но этим занимаются специалисты другого профиля - физики, психологи, химики, радиотехники и, может быть, философы и психиатры - а лично он, участковый врач, именно как врач, а не как физик или химик, может рекомендовать только средства, которые должны снять негативные последствия реакции организма на проявившиеся вдруг неординарные способности. Врач посоветовал Панаеву два дня провести дома, желательно в постели, проветривать комнату, принимать прописанные лекарства, а в пятницу прийти за больничным и если состояние не улучшится - обратиться к упомянутым специалистам другого профиля. С тем Панаев и покинул поликлинику, сопровождаемый недовольными взглядами очереди, которую он создал своим долгим пребыванием в кабинете участкового терапевта.
В парке было тихо и безлюдно и если бы не нависающее над деревьями колесо обозрения с ярко- желтыми креслами, можно было представить, что вокруг простирается лес, совсем не похожий на асфальтно-кирпичножелезобетонное нагромождение улиц и зданий. Запах сена тоже напоминал о краях, находившихся далеко от города. Там жила мама.
В этом году отпуск намечался только на ноябрь и Зоя хотела вместе с ним посетить столицу, а потом, опять же вместе, съездить в Болгарию. А тем летом он вволю набродился по исхоженным в детстве местам, и также, как раньше, стоял стол под яблонями во дворе, гудели пчелы, садясь на разрезанный сочный арбуз, в огороде золотились подсолнухи, между полосатыми тыквами бродили куры, и мама в накинутой на голову косынке сновала между летней кухней и столом, нося миски с яблоками и виноградом, и вареной кукурузой, и крупной малиной...
Панаев виделся с ней нечасто, и на письма был не охоч. Из села он уехал давно, осел в городе, женился, не советуясь особенно, да так же, не советуясь, и развелся.
Мысли были неторопливыми и немножко грустными. Что там сейчас в том далеком селе, где в овраге пасутся козы и камыши окружают ставок, затянутый ряской? Как там мама, здорова ли?
'Как ты там, мама? Как здоровье?'
'Я-то здорова, а вот ты приболел, сынок, я чувствую'.
'Да нет, все нормально. Так, пустяки'.
'Ох, неспокойно на сердце, сынок. Переживаешь? Таня? Видишь ее? Раскаиваешься?'
'Нет, мама. Это все прошло. Так нам обоим лучше. Все в порядке,
мама, не волнуйся. Просто притомился немного, но это пройдет. Вот отлежусь и обязательно тебе напишу'.
'Береги себя, сынок'.
'Не волнуйся, мама...'
- Земляк, мы тут рядышком устроимся, не возражаешь?
Панаев вздрогнул и открыл глаза. Двое с помятыми лицами, неопределенного возраста, в неопределенного цвета одежде уже деловито раскладывали на газете ливерную колбасу, аккуратно опускали на траву бутылки.
- Распитие в общественном месте, - заметил, поднимаясь, Панаев и пошатнулся, потому что у него закружилась голова.
- Во-во! - зсмеялся один и принялся терзать зубами пробку. - Гони два рваных и вступай в наш кооператив. А дальше помозгуем.
Другой настороженно смотрел на Панаева и даже перестал раздирать на куски колбасу.
- Тебе чего, мужик, не все равно? Жалко тебе, что ли? Тут место удобное.
- Удобное, - согласился Панаев. - Как-никак парк культуры и отдыха.
- А мы и отдыхаем! - Первый вновь захохотал, высморкался, прижав пальцем ноздрю. - Отпахали свое - и отдыхаем. Его величество рабочий класс.
- Толян, пошли отсюда. - Второй неприязненно покосился на Панаева. Ментов наведет, интеллигент.
'И ничего ты с ними не сделаешь. - подумал Панаев. - Ногой по их портвейну врезать - так ведь нельзя, права такого не имею. 'Навести', как этот выражается? А что толку? Пока наведу - разопьют и уйдут. Остаться здесь и помешать - так просто найдут другой укромный уголок, благо в парке ни души. Да и вообще - бесполезно...'
- Ты, земляк, как сука на сене, - прищурившись, процедил первый. - Сам не хочешь, так дай другим. Не местный, что ли?
Можно было, конечно, из принципа не уходить, но и оставаться не имело смысла. Панаев пожал плечами:
- Да пейте, если заняться больше нечем.
Он медленно прошел мимо них, брезгливо обойдя разложенную газету и чувствуя, как возвращается головная боль.
- Спасибо, земляк, - миролюбиво сказали за спиной.
В траве валялись окурки и пожелтевшие обрывки газет. Под кустом стоял пыльный стакан. Соек не было слышно.
Домой Панаев не спешил. Тропинками добрался до проспекта, пошел, не дожидаясь троллейбуса, по немноголюдному тротуару. Заглянул по дороге в аптеку, выложил рецепты, потом в универсам, походил немного у своего подъезда. Идти болеть не хотелось, как-то непривычно было сидеть дома в среду, но что оставалось делать? Он еще и еще раз прокручивал в голове мысленную беседу с мамой и решил вместо ноябрьской поездки в столицу навестить родное село, а письмо написать прямо сейчас, не откладывая.
И слишком реальным был этот разговор, словно говорил он с мамой по междугородному телефону или сидел напротив нее за столом в комнате с фотографиями маленького Витюши и его детскими книгами на полках старой этажерки.
Барсик встретил его недоуменно, но сдержанно, потерся о джинсы пушистым боком и уплыл в комнату досматривать прерванный сон. Панаев выложил лекарства на трюмо, позвонил на работу.
- Первый сектор, - прощебетала трубка голосом Валечки.
Панаев кратко обрисовал ситуацию и попросил доложить начальству.
- Хорошо, хорошо, Виктор Борисыч, не волнуйтесь, - торопливо заверила Валечка. - Сейчас Зоя Васильевна трубочку возьмет.
- Витюша, что-то серьезное? - встревоженно спросила Зоя. - Я приду.
- Все в порядке. Прописали кучу всяких таблеток плюс домашний режим.
У меня все есть. Отдохну, подлечусь, а в субботу сам заеду. Как у тебя с субботой?
- Может быть, мне все-таки прийти? - настаивала Зоя.
- Нет, Монроз, не надо, - мягко, но достаточно решительно ответил Панаев. - Я пока один побуду, настроение не то. Не обижайся. Так что с субботой?
- Ну смотри, - сухо сказала Зоя. - А с субботой все то же. По графику - встреча с Панаевым.
Что-то не так было у них с Зоей, что-то немножко искусственное, чуточку вымученное, с легким изъяном, с налетом прожитого и пережитого, совсем разного у каждого из них. И оба они это хорошо понимали.
Он отыскал в комнате конверт, ручку, вырвал лист из тетради, сел к столу и задумался.
За окном грелись на солнце здания. На балконах, как всегда, висело белье. Он отрешенно смотрел на соседнюю пятиэтажную коробку - обыкновенную, серую, крупнопанельную, с замазанными чем-то синим стыками - и вдруг понял, что перед ним возвышается абсолютно черная стена, квадратом впечатанная в желтоватое неяркое небо.
Это было Место Странных Игр. Чуть дальше переплетались, сливаясь, поглощая друг друга, вырастая,
