один размер носим. Она такая хорошенькая в этом платье!
- Это ты к чему? Что из нас хорошая пара получится?
Вика молчит, но я чувствую, что именно это она и имеет в виду.
- Я перед Настей теперь чист, понимаешь? Освободил ее, что еще надо? Компенсировать моральные издержки?
- А хотя бы и так! У нее, может, на всю жизнь останутся в памяти те дни, когда она к трубе была прикована.
- Если так, то я вовеки не искуплю своей вины.
- А ты думал, так легко зачеркивать то, что было?
Мы впервые с Викой говорим на таких тонах. Это похоже на ссору. Я сдаюсь.
- Что ты предлагаешь?
- Помогать девочке столько, сколько мы можем.
- Вика, - говорю я. - Ты святая.
- Не издевайся, пожалуйста.
- И не думаю, - целую ее руку. - Я люблю тебя, честное слово.
Она зарывается пальчиками в мой чуб.
- Я старая. Наши отношения - это ненадолго и несерьезно. Рассеются тучи, ты хорошенько рассмотришь меня и уйдешь. Пока же нас только невезуха объединяет.
- Тучи рассеются не скоро. Мы успеем жизнь прожить...
26
А газеты, оказывается, читаю не только я.
Поздно вечером, когда уже собрался уходить домой, меня пригласил на пару слов Федор Савельевич.
- Позавчера статеечка одна была, любопытная, скажу тебе, статеечка. Сахар в чай бросать?
Я протестующе мотнул головой.
- Так вот, мужики по пьяни ножом друг друга поширяли, читал, нет?
- Сейчас столько об этом пишут. - Я почувствовал, как плохо мне удается выговаривать эти слова спокойно.
- Да, много. Вот и тут. Максимов, Корин... - Он испытующе посмотрел на меня. - Ты не знал их случайно?
- С какой стати я их должен знать?
- Не знал, значит... Странно, парень, получается. Ты мне рассказывал на днях о кольцах да брошках из ювелирного, а я по своим каналам узнаю, что магазин этот брал Макс... Я ведь, Костя, говорил уже тебе, что срок мотал, с тех пор и остались у меня связи того уровня. Мужики, которым милиция по осведомленности в подметки не годится. Они мне и шепнули, кто был на самом деле этот мясник.
- Кто?
- Ученичок одного солидного товарища... Ты знаешь, кто такой вор в законе? Нет? Одно скажу: с ним шутки плохи. А продавец вздумал-таки пошутить: не сразу признался, что магазин взял. И признался только тогда, когда у него коробку с драгоценностями увели. Совета запросил, падла.
- Падла, - согласился я. - Но ведь магазины сейчас грабят чуть ли не каждый день, Федор Савельевич. И если вы думаете, что я хоть как-то причастен к каждому...
Падунец хохотнул и заговорщицки подмигнул мне:
- Запомни, парень: если я говорю... И потом, даю тебе слово, никто, кроме меня, об этом не знает.
- А что это тебя так волнует, Федор Савельевич? Ты же вроде сказал, что завязал, начал новую жизнь?
- Начал. Поэтому все тебе и выкладываю. Так, говоришь, директору магазина триста миллионов вернул?
- Говорю.
- Ну-ну. А соседка, говоришь, блинами тебя кормит?
- Это-то тут при чем?
- Так, к слову. Просто я в самом деле подумал, что ты в деньгах нуждаешься, парень.
- Нуждаюсь, - сказал я уже сердито. - И если не буду получать свое, найду другую работу.
Посерьезнел и Падунец:
- Ладно, парень, забудем и замнем.
От метро к дому я шел пешком. Путь неблизкий, но хотелось подышать свежим воздухом и кое о чем поразмыслить. Что именно успел сказать Макс авторитету? Назвал мою фамилию? Почему заинтересовался всей этой историей Падунец? Ах да, тут понятно: по пьянке я не удержал язык за зубами. Значит, не умею пить, надо бросать... Поняв, что все мои вопросы останутся без ответов, поскольку я уже не узнаю, какой именно разговор состоялся у Макса со 'старшим коллегой', я решил выкинуть все из головы и уснуть. Да, в дверь могут постучать в любую минуту, но нельзя же жить в постоянном страхе?!
В дверь постучали, то бишь позвонили. Я выхватил из-под матраса пистолет, на цыпочках приблизился к глазку.
На лестничной площадке стояла баба Варя.
- Костя, ты прости, что я так поздно. Я раньше наведывалась, да тебя не было. Ты не заглянешь ко мне?
- Сломалось что, баба Варя?
Я ей часто то утюг ремонтирую, то пылесос, то телевизор.
- Да нет, семьдесят семь лет мне сегодня стукнуло. Грешно одной отмечать-то. Дочь, внуки телеграммы прислали, но сами же далеко. А у меня наливка, блины твои любимые, пирог. Пойдем.
Седая, полненькая, улыбчивая старушка, лучшая подруга моей бабушки. И голос у нее такой же: звонкий, девичий:
- Ты, Костя, после операции прямо красавцем стал. Женился бы, а? Девочка, которую ты приводил, славненькая. Пара бы из вас была!.. Я люблю вот таких девчонок - некрашеных, русоволосых. И бабушка твоя, Сергеевна, их любила.
- А как ты к рыжим относишься, баба Варя?
- А чего! И среди них есть люди хорошие...
27
Когда я куплю машину, то, может быть, тоже начну беситься с жиру. К примеру, ежемесячно менять ее окраску. Или хотя бы ежесезонно. Зимой мои 'Жигули' будут белыми, весной зелеными, летом красными... Сейчас лето, и потому я не жалею красной краски для тех, кто просит: 'Перелицуй по собственному усмотрению'.
Два дня назад с такой просьбой обратился разбитной парень цыганского вида: приехал на 'шестерке'. Была голубая - стала кумачовой. Сегодня он же прикатил 'девятку'. Брат увидел - понравилось: давай и ему революционный лимузин сотвори!' А чего не сотворить, если платят? Жалко только: ее родной - темно-синий - без помарочки, будто вчера с конвейера.
На серый 'вольво' я поначалу не обратил внимания. Ну подъехал и подъехал, стоит и стоит. Федор Савельевич обычно принимал клиентов в кабинете, но тут, что меня удивило, совсем не начальственно выскочил и на полусогнутых заспешил к машине. Я поднял голову и через лобовое стекло узнал водителя. Тот самый, Толик - 'ой ли', - стукнувший меня на Третьей Сигнальной. Толик равнодушно скользнул по мне взглядом - так смотрят на серую бетонную стену, ни за что не цепляясь - и поднял голову на подбежавшего Падунца. Меня он или не узнал, или, что скорее всего, не захотел узнать. Падунцу руки не подал, но хотя бы чуть кивнул. Что-то коротко сказал, не вынимая изо рта сигарету. Мой шеф откачнулся к левому крылу, заприметил, видно, на нем что-то интересное, махнул мне рукой: подойди, мол.
Я эту машину готов вылизать и обмыть так, как никакую другую. Я даже готов поцеловать в бампер эту машину, в то его место, куда врезалось когда-то велосипедное колесо. А уж помочь ей подлечить раненое крыло - это не только профессиональный долг, это жест друга.
Краска на нем была стесана, скорее всего, притершейся вплотную четырехколесной родственницей, причем стесана на совесть, до основания. Колер такой я подберу, даже блеском не будет выделяться. Потерпи, родненькая, потерпи...
Толик наконец вышел из салона и стоял теперь за моей спиной, дым сигареты раздражающе действовал на меня.
- Не сверли затылок.
