Цыган дает ему ногой под зад: несильно, «просто так».
Минут за десять натрясаем рубля два мелочи и подходим к очереди за чернилом. Обезьяна видит знакомого пацана впереди и отдает ему деньги.
— В очередь, — говорит какой-то мужик. Обезьяна не отвечает.
— Я кому сказал — в очередь.
Мужик — невысокий, лысый, в синей поношенной куртке.
В это время пацан уже передает Обезьяне пять бутылок чернила. Мужик смотрит на это и подходит к Обезьяне:
— Ты что, самый главный здесь?
— Да.
Мужик хватает Обезьяну за куртку. Цыган сзади бьет его ногой в бок, и он падает. Несколько мужиков в очереди поворачиваются и смотрят на нас, но молча. Мужик с трудом поднимается и что-то бурчит под нос, вроде «Мы еще встретимся».
«Контора» — в подвале пятиэтажки. В ней два старых дивана с вылезшими пружинами и несколько деревянных ящиков вместо стола. В углу, на резиновых ковриках, которые, наверное, спиз-дили из школьного спортзала, лежат разборные гантели, гири по шестнадцать килограммов и самодельная штанга. На стенах — фотографии Беланова, Заварова, Платини, Сократеса и группы «Модерн токинг».
— Ну как, заебись у нас? — спрашивает Обезьяна. — Вы уже почти что свои пацаны, так что будь те как дома…
— Но не забывайте, что в гостях, — говорит Цыган и начинает ржать, типа сказал что-то смешное.
Мы застилаем ящики газетами, а Обезьяна достает четыре немытых стакана.
— Жратва от вчерашнего осталась? — спрашивает Гриб.
Обезьяна копается в углу:
— Есть еще сало и немного хлеба.
— Заебись.
Разливаем «чернило». Стаканов на всех не хватает, они достаются Обезьяне, Грибу, Цыгану и Вэку.
— А остальные — второй заход, — говорит Гриб.
— Ну, за вас, малые. Чтоб наш район всегда был самым здоровым в городе.
Они чокаются, выпивают, закусывают черствым хлебом, отламывая от буханки, и салом. Бык берет стаканы, наливает себе, мне и Клоку. Пьем, не чокаясь.
— Ну как твой старый, пишет? — спрашивает Цыган у Вэка.
— Редко.
— Сколько ему еще сидеть?
— Летом должен прийти.
— Если не добавят, — хохочет Цыган.
— Ты там не был, так не пизди, — говорит Гриб. — А я по малолетке протянул полтора года.
В зоне не так уж хуево, только что баб нет. Зато там — закон, а тут, блядь, хуй проссышь. Коммунисты, похуисты, Горбатый. Сделали бы закон, как на зоне… Ладно, пора наливать.
Тут же наливают по второй. Пьем, как и прошлый раз, по очереди. Закуска уже закончилась. От «чернила» голова становится тяжелее, а верхняя губа приятно немеет.
— Вы, малые, уже почти что свои, — голос у Обезьяны слегка изменился, стал каким-то глухим. — Так что вам пора уже начинать за район ездить. Вообще, давно уже пора. Я вон с шестого класса езжу. Вы не ссыте. Если что, поможем там.
— По ебалу получить, — всовывается Цыган.
— Ладно, не пугай их. Свои пацаны все-таки.
— Слушайте анекдот, — говорит Гриб. — Сделали в политбюро музыкальный туалет и мужика по садили, чтоб музыку включал. Приходит Громыко срать — ну, мужик ему сразу «Модерн Токинг», первый альбом. Громыко посрал, потащился, вы ходит довольный. Потом приходит… Ну, как его…
— Черненко, — подсказывает Цыган.
— Какой, на хуй, Черненко? Этот умер давно — хуесос паршивый. А, вспомнил. Рыжков! Ну, мужик ему «Джой» заделал — Рыжков посрал, тоже доволь ный выходит. Потом приходит Горбатый. Мужик думает — а что ему поставить? И поставил ему гимн Советского Союза. Выходит Горбатый злой весь, а мужик спрашивает — что такое, Михаил Сергеевич? А Горбатый ему и говорит: пошел ты на хуй, мудак. Я из-за тебя первый раз в жизни стоя посрал.
Все смеются, кроме Быка.
— Ну, вы ему скажите следующий раз, когда смеяться надо, — говорит Гриб.
Разливаем и допиваем оставшееся «чернило».
— Ну, короче, вы поняли, — говорит Обезьяна. — Готовьтесь на сбор. И когда капуста есть, приходите сюда: бухнем.
