Я, Вэк, Клок и Куня пришли на физкультуру раньше всех и стоим в «предбаннике», где двери в спортзал, в нашу и женскую раздевалки. Куня никогда не переодевается на физкультуру в раздевалке — боится, что сделают темную. У него под школьной формой всегда, даже в мае, надет облезлый синий спортивный костюм, и он просто снимает пиджак, рубашку и штаны и бросает на подоконник в «предбаннике». Иногда это его не спасает: все равно затаскивают в раздевалку и мучают.
Дверь женской раздевалки приоткрыта: еще никто не пришел. Вэк выглядывает из двери и говорит нам: — Жупченко идет. Давай ее защупаем, пока никого нет. Куня, на шухер.
Куня выходит из «предбанника» в коридор, и входит Жупченко — некрасивая и толстая, в тапках со стоптанными задниками и спортивных штанах под платьем. Она идет мимо нас к своей раздевалке, заглядывает туда. Вэк подходит к ней сзади и хватает за жопу.
— Э, ты что, сдурел? — она оборачивается.
Мы с Клоком подскакиваем и все вместе волочем ее в раздевалку. Жупченко брыкается и орет. Вэк двумя руками держит ее за сиськи, я тоже стараюсь схватиться, но не получается, потому что и Клок сует руки, и мы мешаем друг другу. Тогда я задираю ей платье, чтобы залезть в трусы. Она орет еще громче, но моя рука уже у нее в трусах, и я трогаю пизду — сначала волосы, а потом что-то мягкое. В этот момент Куня орет:
— Лиза.
Мы выскакиваем из женской раздевалки в свою, но Жупченко успевает дать мне оплеуху. В нашей раздевалке я спрашиваю Вэка: — А она не заложит? Он хохочет:
— Ну, и что она скажет? Меня пацаны зажимали? За сиськи щупали?
Мы с Клоком тоже хохочем.
Потом я иду в туалет. На этом этаже рядом с нашим и бабским есть специальный, учительский. Он открыт. Я захожу в него и закрываюсь изнутри. Я нюхаю пальцы, которыми трогал Жупченко. Запах немного похож на мазь Вишневского, которой мне мазали нарыв на плече. Или это и была мазь Вишневского, у нее, там? У меня встает, и я начинаю дрочить. Получается очень быстро, и малофья брызгает прямо на стену. Я вытираю хуй носовым платком и выхожу. Возле двери стоит молодая учительница, из первого или второго класса.
— Ты что, не знаешь, что это учительский туалет? — спрашивает она.
Я молча прохожу мимо нее и думаю — интересно, заметит она соплю малофьи на стене или нет?
Всех пацанов забрали с уроков и повезли в военкомат — проходить медкомиссию. Мы стоим в коридоре в очереди к психиатру: все в трусах и с медицинскими картами. Дверь в кабинет открыта, и слышно, как врачиха спрашивает у Быка:
— Что тяжелее, килограмм железа или килограмм ваты?
— Железа.
— Почему?
— Ну, железо тяжелее ваты.
— А сколько будет пятью девять?
— Сорок пять.
— А шестью восемь?
— Сорок восемь.
— А семью девять?
— Шестьдесят четыре… Нет, шестьдесят пять…
— Ладно, можешь идти.
Она что-то пишет в его карте. Покрасневший от натуги Бык выходит из кабинета, и туда заходит Клок.
— Что, засадила тебя на таблице умножения? — спрашивает Вэк. — Покажи, что она написала — что умственно отсталый?
Мы все смеемся, даже Куня — в «семейных» трусах на два размера больше, чем надо, тощий, бледный, с синяками на плечах.
— А ты хули смеешься? — Бык бьет его кулаком в живот. Куня приседает и плачет.
— Мальчики, потише, — говорит врачиха. — Вы же мешаете мне работать. Ведите себя как следует.
— Деньги есть? — спрашивает у меня Клок после третьего урока.
— Рубль.
— А дома кто?
— Никого.
— Пошли на точку, купим вина, а потом бухнем у тебя.
— Давай. А геометрия?
— Ну ее на хуй. Не пойдем.
— Ладно.
Забираем куртки в гардеробе и идем сначала в пятиэтажку рядом с моей. Между первым и вторым
