— Ну вот, видишь? Это тебе не хуй собачий.
— Дела хуевые, — говорит Вэк вечером на остановке. — Анохина не хочет заяву забирать. Мамаша ее прибегала, говорит: собирайте деньги.
— Сколько?
— Хотя бы тысячу.
— Ни хуя себе.
— Так залет столько стоит. Ты тоже хоть сколько дай.
— Ладно.
Я отдал двадцать пять рэ. — все свои накопления. Мог бы ни хера вообще не давать: я там вообще не при делах, бухнул и спал спокойно, как человек, пока они ее драли. Остальные подергались-подергались и наскребли штуку. Анохина заяву забрала, но в классе потом нас типа не замечала. В школе все про всё узнали, даже про бутылку, и Вэк потом ходил деловой, как двадцать копеек.
Вечером гуляем по району, видим чужого пацана, подходим поговорить.
— Э, слушай, ты с какого района? — спрашивает Вэк.
— С Советского.
— А здесь хули делаешь?
— К тете приехал.
— Дай рубль.
— Нету.
— А если найдем?
— Сказал — нету.
— Ты слишком деловой. — Вэк бьет его прямым в нос. Пацан садится на жопу. Втроем пиздим его ногами, потом Вэк обыскивает карманы. Находит только десять копеек желтыми. Пацан привстает с земли и заебисто смотрит на нас, типа сейчас вскочит и начнет всех молотить.
— Ты не психуй, пацан, — говорит ему Клок. — Раз на чужом районе, не надо выебываться. Сказал бы без понтов, что денег нет, — никто б тебя не пиздил. Атак…
Мы идем дальше.
— А я рассказывал, как меня на Пионерах обули? — спрашивает Клок. — Нет. Когда?
— Недели две назад. Поехал я в ГУМ купить стержней. Выхожу идти на остановку — стоят Пионеры, человека четыре. Спрашивают — соткудова? Ясный пень, пиздить они меня возле ГУМа не будут, а бабки заберут — у меня больше рубля еще с собой. Говорю: с Комбината — это их типа друзья. А какая там школа? Восьмая. А кого с Пионеров знаешь? Говорю — Кузю: ну, Кузя на каждом районе есть. А хули тогда меня не узнаешь? — говорит один. — Кузя — это я. И хохочут, суки. Ну, пришлось отдать им бабки.
— И стержни тоже забрали? — спрашиваю я.
— Не-а, стержни оставили.
Не пошли к Швабре на геометрию, и от нечего делать поперлись домой к Клоку: он, я и Бык.
Я у него раньше ни разу не был. Квартира — точно как у нас: однокомнатная, проход в кухню через комнату. На кухне сидит его мамаша, а в комнате — сеструха возится с малым. Выходим на балкон покурить.
— Сколько вас человек здесь живет? — спрашиваю я Клока.
— Счас посчитаю. Я, мамаша, сеструха, малый, второй малый — он сейчас в саду, батька и сестроеб. Всего семь человек.
— Охуеть можно. Как вы все умещаетесь?
— Ну так. Я на полу сплю на кухне. Батька на своем химзаводе на очереди стоит — на расширение. Нам предлагали четырехкомнатную на Космонавтах, но он не захотел — на работу далеко ездить, через весь город. Ждет теперь, что еще предложат, поближе. Говорят, может быть, к зиме.
Выбрасываем бычки на балкон под нами и идем в комнату. Из кухни приходит мамаша, и они с сеструхой Клока начинают трындеть про всякую свою херню. Нам приходится это слушать.
— Саманкова, блядина, мужиков к себе водит каждую ночь, нет у человека совести, — говорит мамаша.
— Откуда ты знаешь? Ты что, свечку держала?
— Знаю, сама видела, как выходили.
— Ну и ладно. Ты лучше подумай, где мяса до стать на Танькин день рождения. Надо же всех по звать. А если плохо приготовимся, обосрут.
— Я с Зинкой поговорю, она на мясокомбинат недавно устроилась.
— Хорошо.
— Что, так и будем сидеть? — спрашивает Бык. — Давай хоть в карты поиграем.
Клок лезет в сервант искать карты, а сеструха с мамашей продолжают свой пиздеж.
