— Правильно, от верблюда, от свиньи, не знаю еще кого. Нормальные дети так себя не ведут. Нормальные дети учатся. Ходят на школьные вечера, танцуют вальс, девушек в кино приглашают, а эти… Стыдно говорить вам, но вы уже большие ребята. Нам в районе как порассказали — ужас просто, сплошной разврат. И групповой, главное. И все под музыку, под эту их музыку — роки, поки… Тьфу.
— А по телевизору уже показывали рок-музыку, — говорит Карпекина. — В передаче «Музыкальный ринг» — группу «Аквариум». Значит, это уже не запрещено, значит, можно.
— А ты бы, Карпекина, лучше об учебе думала. А то слишком у тебя острый язычок.
На русском пишем сочинение «Кем я хочу стать». Я не знаю, что придумать. Мне никем не хочется становиться. Все лажа. А тут еще Клок лезет ко мне, чтобы я ему помог.
— Ну, напиши, что хочешь стать ментом.
— Ты что, ебанулся?
— Так это же сочинение, здесь не надо правду писать.
— Ну, и что я напишу?
— Что хочешь стать ментом, чтоб ловить бандитов, как в кино «Место встречи изменить нельзя». Что хочешь переловить всех бандитов, и тогда наступит коммунизм.
— Ладно.
Но что написать самому? Я ненавижу русский за то, что на нем ебут мозги этими сочинениями: то «герой нашего времени», то еще что-то, но там ладно, еще можно списать из книжки, а здесь надо придумывать самому. Ладно, пошло все в жопу. Встаю, подхожу к столу Натальи, кладу тетрадку и иду к двери.
Она заглядывает в тетрадь и недовольно кривится:
— Гонцов, почему ты ничего не написал?
— Можете ставить двойку.
Я выхожу за дверь.
После четвертого урока все классы с восьмого по десятый согнали в актовый зал. Сказали: «Будет выступать лектор».
Бык, Вэк, Клок и я садимся на третьем ряду — все задние уже заняты. На сцену вылезает Ленина.
— Здравствуйте, дорогие ребята! Сегодня у нас в гостях Николай Сергеевич Кривозуб, лектор по линии районе. Он прочтет нам лекцию о буржуазной пропаганде.
Следом за ней на сцену выходит маленький лысый дядька в мятом темно-сером костюме и облезло- голубой рубашке.
— Добрый день, ребята, — говорит он громким, неприятным голосом. — Вы, конечно, знаете, в какое время мы живем. В обществе происходят перемены. У нас перестройка, демократия, гласность. И поэтому мы должны быть, как никогда бдительны и противостоять попыткам буржуазной пропаганды…
Я рассматриваю затылок Ильиной из десятого класса и думаю, как бы классно было с ней «это самое». Волосы у нее как-то скручены на затылке, потом заколоты, но несколько волосков все равно падают вниз, к нашитому на платье кружевному воротнику. Я представляю себе, как расстегиваю молнию сзади на платье, потом снимаю его. У меня встает, и приходится сунуть руку в карман, чтобы никто не заметил.
— …Взять хотя бы музыку, — говорит в это время лектор. — Думаете, буржуазная музыка — это лишь так, развлечение, жвачка для политически несознательной молодежи? Ничего подобного. У меня есть доказательства того, что такая музыка может наносить вред и подталкивать молодежь к криминальной деятельности. Вот в одном из микрорайонов нашего города подростки устроили себе, как бы это сказать, комнату отдыха, — он улыбается, — в подвальном помещении. Принесли туда магнитофон. И что вы думаете? Чем они там занимались? Приходили туда, и ребята и девочки, слушали эту музыку, потом совершали преступления.
Мужик противно улыбается.
— Про что это он базарит? — спрашивает Бык.
— Ты че, не понял?
— Не-а.
— Баб ебали.
— А это че, преступление, да?
— Когда изнасилование, то да.
— А при чем тут музыка?
— Хуй его знает.
Первого мая Обезьяна пригласил меня с Клоком и Вэком в контору бухать. Сказал, чтобы принесли бабки на вино. Быка тоже пригласил, но он уехал в деревню. Я отдал два рубля — больше не было. Приходим в «контору» часов в семь. Там уже сидят Цыган, Гриб, Гусь, Обезьяна и Анохина. Мы здороваемся, она тоже говорит «привет». Разливаем вино. Стаканов, как всегда, не хватает. Сначала пьют «старые» и Анохина, потом мы. Закуски почти нет, только белый хлеб.
— Слушайте анекдот, — говорит Цыган. — Короче, поймали немцы русского, грузина и жида. И, типа, говорят, — мы вам померим хуи, и если все вместе будут хотя бы пятьдесят сантиметров, то отпустим. Померили — у грузина двадцать пять, у русского двадцать, у жида пять. Отпустили их, они радуются, типа, и грузин говорит — спасибо моим двадцати пяти сантиметрам, а русский — ну, и мои двадцать тоже помогли не мелко, а жид по смотрел на них, типа, и говорит: а если бы у меня на тот момент не встал, пиздец бы нам всем был. Все ржут, Анохина тоже. Выпиваем по второй.
— Панков пиздить ездили? — спрашивает Гриб.
