— Ну и, короче, что-то еще говорил… А, что ты у него хороший сын и что-то еще.
— Не обращай внимания.
— Мы ему пива налили, и он отошел.
Подходит Вэк в неновых, но настоящих джинсах.
— Где взял?
— Купил у Черного за двадцать рублей. Почти новые — клепки-хуепки.
— Какая фирма?
— А хуй его знает.
— Счас посмотрим. — Я задираю ему куртку: на жопе приклепана железная бляшка «Монтана». — Ничего фирма.
— Нет, хуйня, — говорит Клок. — Самые лучшие — это «Левис».
В коридоре Быра пиздит Куню:
— Как мы договорились? Каждый день двадцать копеек.
— Мне не дали сегодня.
— А меня это не ебет.
Карпекина встает с парты и подходит к ним:
— Ну-ка, отпусти его.
Она никогда не лезет ни в какие драки и с нами вообще не разговаривает, считает, что мы козлы и идиоты. Быра разинул рот от удивления, но Куню не отпускает.
— Не лезь не в свое дело.
— Я тебе сказала: отпусти.
— Кто ты такая тут указывать? Куня, ебни ей.
Куня испуганно смотрит на Карпекину.
— Кому говорит, ебни. А то я тебе ебну.
Куня замахивается, но Карпекина отступает назад.
— Плюнь на нее.
Куня харкает, втягивая сопли, и плюет. Сопля приземляется у Карпекиной на фартуке. Она медленно достает из кармана платок и вытирает ее.
— Ты подонок, Быркин. Таких надо сажать.
— Ты у меня еще попизди. Я тебя в жопу выебу.
Он хохочет, Куня тоже ухмыляется, хотя вид но, что он соссал.
Я прихожу домой часов в одиннадцать. Родители дома.
— Ну где ты ходишь? — спрашивает мама.
Все понятно: ее разозлили на работе, но я-то тут при чем?
— Гуляю.
— Учиться надо, а не гулять. Оценки какие? Одни тройки. А вспомни, как в начальных классах учился — на отлично. И во втором. А как связался с этими — сразу все коту под хвост. Ну скажи мне, что у тебя общего с этими хулиганами, у которых родители — пьяницы? Ты что, не можешь себе нормальных друзей найти? Что у тебя с этими общего?
— Все.
— Ладно, Катюша, не ругай сына, — вклинивается папа. — Он у нас хороший парень.
Он подходит ко мне и сует свою слабую руку — как дохлую рыбину. Я пожимаю ее.
— И ты не обижайся на маму. Она тебя любит на самом деле, но волнуется. И я волнуюсь.
— Когда выпьешь, — тоскливо говорит мама.
— А помнишь, Катя, семидесятый год? Наше первое свидание. Потом вдруг пошел дождь, и мы прятались в магазине, а тетки хотели нас выгнать. Говорили, что магазин закрывается. А потом дождь перестал, и мы пошли в парк, и я оторвал для тебя веточку сирени — она была мокрая. И мы гуляли и говорили про «Битлз», и я читал тебе стихи? Помнишь?
— В субботу в город приедут панки, — говорит Вэк. — У них какой-то, блядь, рок-фестиваль в ДК текстильщиков.
— А кто такие панки? — спрашивает Бык.
— Так, пидарасы. Ну, вроде этого придурка Иванова. Музыку там всякую говняную слушают, шмотки не как у людей. Пацаны говорят, что надо поехать их отпиздить.
— А если менты?
— Менты нас не тронут. Они всех этих хуесосов сами ненавидят. Ну что, едешь или нет?
