сгустки пара...
Затем я сам, без Сережкиной подсказки, если среди костров. Сережка выскочил из кабины и тоже стал самолетом. Мы взмыли вдвоем - он впереди, я следом. Потом полетели рядом. И этот наш полет - крыло к крылу - был длинным и счастливым...
Несколько вечеров подряд я уходил ночевать в Сережке. Мама вздыхала, но не спорила. И, может быть... может быть, была даже рада. Я догадался об этом, когда однажды прибежал домой раньше обычного и застал у нас Евгения Львовича. Мама засуетилась, начала объяснять, что вот Евгений Львович собрался в командировку, спешит на утренний поезд и зашел так рано, чтобы взять у нее, у мамы, очень важные институтские бумаги...
Я сделал вид, что поверил. Мне, по правде говоря, было не до того. Во мне жил, не исчезая, восторг полетов, и ни о чем другом я думать не хотел.
Но как раз в тот день Сережка мне виновато сказал, что несколько ночей мне придется летать одному. Он, Сережка, должен уехать к бабке, чтобы помочь выкопать картошку.
- А разве нельзя тебе оттуда прилетать ночью?
Сережка отвел глаза.
- За день так наломаешься на грядках, что потом уже не до полета.
Он опять мне напоминал, что жизнь состоит не только из сказок и радостей.
- Давай я поеду с тобой! Тоже буду копать!
- Разве же тебе разрешать?
Это верно. Два раза в неделю я ходил в поликлинику на всякие проверки. И врачи, и мама никак не могли поверить, что я здоров окончательно.
Сережка все еще глядел в сторону, но уже с улыбкой.
- Ты вот, что, покатай-ка Сойку. Ты давно ведь собирался.
Я почему-то покраснел, хотя что тут такого! Я и правда говорил не раз, что хорошо бы взять Сойку в наши полеты.
Вечером я проводил Сережку на электричку, а потом забежал к Сойке. Она мне обрадовалась, но в то же время я видел: что-то с ней не так.
- Ты чего опять такая кислая? Снова бабка угнетает?
Сойка кивнула.
- Какая муха теперь ее кусает?! - возмутился я.
- Она по телевизору одну артистку увидела. Они в детстве учились вместе. Ну и вот... 'Я могла быть такой же знаменитой, если бы не враги...' У нее всю жизнь какие-то враги... Купила бутылку ликера, а потом говорит: 'Ты мое последнее проклятье в этой жизни...'
- Сойка, плюнь! Удери в двенадцать ночи из дома! Сможешь?
Она опять кивнула. Без лишних вопросов.
- Удеру. Бабка после ликера будет спать без продыха.
- Я за тобой приду. И покажу такое...
Она заулыбалась, доверчиво так...
Вечером я пошел на риск. Сделал вид, что улегся спать, а сам соорудил из одежды чучело под одеялом и слинял из комнаты через балкон. Мама уже уснула, и я надеялся, что крепко...
Сойка в старой безрукавке поверх своей 'чунги-чанги' ждала меня у своего крыльца. Я взял ее за горячую ладошку и повел темными переулками. Она ни о чем не спрашивала. На песке у Мельничного болота я сказал в сумрак:
- Чуки, сделайте огоньки...
Быстро стали зажигаться маленькие костры.
А Сойка дышала у моего плеча.
- Ты не бойся, Сойка. Сейчас я отойду, и появится самолет. Сразу лезь в кабину. Только ничего там не трогай... Мы полетим. Хочешь?
- Ага... - выдохнула она. - Хочу... А эти, которые у костров... они не кусаются?
- Что ты! Они добрые... Ну, готовься!
Я отбежал на двадцать шагов и стал самолетом. Не знаю, удивлялась ли Сойка, но подошла сразу. Ловко забралась в кабину.
- Рома, а ты где?
- Я... тут, рядом. Все, что вокруг - это я и есть. Поняла?
- Да... наверно... А мы не упадем?
- Никогда в жизни! Нащупай ремни, застегни пряжки на груди... Готово?
- Да.
- Держись!..
Сойка была молодец! Даже тогда когда я хвастался (пожалуй, чересчур) и закладывал крутые виражи, она ойкала, но ни разу не сказала 'не надо'. Тихонько смеялась.
Я полетал среди освещенных луной облачных столбов. Потом пролетал над Заоблачным городом. Попасть в Город можно было только пешим путем, но полюбоваться им с высоты - это пожалуйста. В Городе были светлые сумерки, в бухте отражался закат. На кораблях и улицах уже светились огоньки. Мне показалось даже, что я слышу музыку. На башнях горели разноцветные звезды.
- Как красиво, вздохнула Сойка.
- Мы там обязательно побываем. Туда ведет дощатый тротуар...
Я сел на Туманных лугах, превратился в обычного Ромку и опять взял Сойку за руку. И мы долго гуляли по пояс в искрящемся тумане, заглядывали в провалы (тогда Сойка крепко сжимала мои пальцы).
Один раз на краю широкого провала она шепотом спросила:
- А там внизу что? Чьи огоньки?
- Не знаю. Наверно, деревня какая-то.
- А вдруг Дорожкино?
- Что?
- Ну, Дорожкино. Где мама и папа...
Вот оно как! Даже во время этой сказки она не забывала свою печаль... А может, как раз потому и вспоминала, что увидела огоньки? И сразу понял я, о чем она скажет дальше. Что ей Заоблачный город! Что ей Туманные луга!
- Рома. Ты можешь увезти меня в Дорожкино?.. Рома, ты почему молчишь?
- Подожди, Сойка. Я думаю... Это ведь не так просто.
Это было совсем непросто.
Нет, с пути я, пожалуй, не сбился бы. Надо лететь на запад, над железной дорогой. Линию можно видеть по цепочкам светящихся вагонных окон - поезда то и дело бегут по рельсам. Но до города Самойловка, рядом с которым деревня Дорожкино, около тысячи километров! А у меня скорость около двухсот в час, я ведь не турбовинтовой лайнер. Когда вернусь, будет ясный день. И мамина паника! И упреки, и допросы!
Но... можно и по-другому! Уйти на самую большую высоту (на сказочную!) через несколько пространств и оттуда представить землю географической картой. И взглядом приблизить к себе тот район, где лежит деревня Дорожкино.
- Сойка! А как мы там сядем в темноте-то?
- Ой... не знаю. Там бугры.
- Вот видишь...
И тогда только я узнал, какая Сойка храбрая. Внешне тихая, стеснительная, но отчаянная в душе!
- Рома... а в самолете есть парашют?
- Что ты! Откуда...
Но тут я врал. Я чувствовал, что мне вовсе не сложно превратиться в самолет, в котором приготовлен парашютный ранец. Ведь парашюты входят в комплект самолетного снаряжения.
- Сойка, ты же не умеешь...
- Я умею... немножко. Мы с мальчишками в прошлом году прыгали с сарая. С зонтиком. Главное - ноги поджать правильно...
