любовь и доброта - возвращены Вам!'
Я перелистнул страницу, не дочитав, и заглянул - очень хотелось узнать: кто так сладко расхваливает Тилла У. Заглянул и зажмурился, ослепленный, затряс головой. Бр-ррр!!! Изыди, Сатана! Под послесловием, в правом углу, стояла подпись критика, на дух не-пе-ре-но-сив-ше-го нашу музыку, будь то арт-рок, соул- рок, тем паче, хард-рок...
- Что с тобой? - Вейн остановил машину, повернулся.
- Как тебе это, а? - я показал ему подпись.
- Написано правильно... - Вейн пожал плечами.
- Но кем! Ты статьи его помнишь? Злобные укусы старого кобеля!
- Не кипятись, Влад, - улыбнулся Молчун.
- Что значит - не кипятись? Неоднократно сталкивался с ним в редакции...
- Ты? - удивился Вейн. - Никогда бы не подумал!
- Кто ж еще... - обиделся Влад В. и уткнулся в книгу, в ней еще буйствовало послесловие:
'Его потрясающая музыка удовлетворяет вкусы всех, начиная с трехлетнего ребенка и кончая девяностолетним старцем. Мужчины становятся мужественными, принципиальными, честными. Женщины - нежными и ласковыми. Иногда желание в них перехлестывает фарфоровые края чаши любви - но кому от этого хуже? Любовь - спасение от всех бед...'
Эй, мистер послесловец! А как быть с тем, что вы писали раньше? 'Кто не со мной - тот против нас!' 'Любовь - Зло, которое разрушает и душу и тело!' И еще: два, три, четыре и далее лет назад для вас существовал лишь один критерий оценки человека - возраст!
Я спешно закрыл Книгу, чувствуя, как внутри поднимается к горлу-злоба; пролистмул:
'Фантазии толпы меня манят,
Kill; iviin oi'iiinwmibix rn.iy.noii...'
И еще раз пролистнул, наугад:
'Граммофонное шипенье старой дамы,
Скрежет покореженной иглы...'
- Приехали, - объявил Вейн.
- Послушай! Неужели он мог это петь? - спросил я.
- Конечно. Он мог петь все.
'Разноцветной осенью я вхожу в лес.
...пытаюсь прикрепить их
Обратно к древу жизни:
Не получается они так и лежат
На земле - мертвые, но прекрасные'.
- Он и это мог петь? Белые стихи под белую музыку?
Вейн кивнул.
- Ты идешь? - повторил Молчун.
- А... да, - и, толкнув дверцу, спросил: - Что с ним произошло?
- Он ушел.
- А когда он вернется, я встречусь с ним?
- Невозможно, - ответил Вейн, - он не вернется.
- Когда человек уходит туда, откуда не возвращаются... Что с ним случилось? Утонул? Разбился? Виски? Наркотики? мне было противно 'давить' на Молчуна, но еще противней выглядеть полным идиотом. Прикидываться дурачком - одно, выглядеть - совсем другое, по крайней мере для меня. Люблю дурачить, но не терплю, когда дурачат, выставляют д...
- Ничего не случилось. Он просто-напросто ушел, - Вейн попытался выйти из машины, но я придержал его за локоть. Наши глаза встретились- мои вопрошающие, его прячущие - и я понял, что из Молчуна больше не иытянешь ни слива. Я отпустил локоть - Вейн резво выскочил на воздух. Еще одно ладно. Ладно, решил я, пусть Тилл У. ушел, если вам так хочется...
'Когда ты рядом - я жив.
Ты в сторону делаешь шаг - я мертв.
Обними меня, прижмись ко мне,
Мы ощутим дыхание жизни, любви...'
Опять знакомые слова. Не узнаешь, писатель? Память подводит. Как объяснить себе? Очень просто: мы все существа единого племени, наши чувства универсальны, наши стихи моноязычны. И все же...
- Эй, друг детства! - крикнул я. - Уважаемый мистер Вейн! Скажите, к чему вы меня стараетесь подготовить? К краю какой пропасти подталкиваете?
Но мистер Молчун, вместо ответа:
'... засунул руки в карманы и, неестественно выворачивая, с виду нормальные, не кривые ноги, поплюхал к служебному входу. Несмотря на внешнюю смехотворность походки, двигался он эффектно, а главное - эффективно. Я едва поспевал за ним. Стеклянная дверь с табличкой 'Но! Стоп! Не входить!' оказалась ложным препятствием: мы играючи проникли внутрь вспотевшего от тумана здания, составленного, как из кубиков, из красных шершавых монолитных плит. Вейн кивнул дядьке, проснувшемуся от хлесткого дверного хлопка: швейцар открыл глаза, ущипнул козырек фуражки, дремавшей на его коленях, узнал Вейна, благожелательно прососал приветствие сквозь вставную челюсть и морщинисто растекся улыбкой. Левую ногу дядька хранил под стулом, а правая, тесьма на циркуле, упиралась в пол. Она-то и скакнула но паркету, вслед за Вейном, решив прошвырнуться. Дядька удивленно посмотрел на ногу, на меня, сообразил, что я тут ни при чем, мелко улыбнулся и тотчас же захрапел, оставив ногу пастись за пределами стула...'
Символы в стиле Тарковского.
'...Вейн, прошмыгнув по коридору, скрылся в тени зауголья - послышалось быстрое двойное простукивание каблуков о листовое железо. Я помчался за ним вслед, по винтовой лестнице: три шурупных круга по желобу каменного цилиндра. И скатился в затемненный Зал Воспоминаний...'
'...Откроет перед вами Золотые Ворота...'
'Золотые ворота' расступились, впустили меня в Зал Славы 'Континуума': на полу и вдоль стен - стояли, лежали, сидели, улыбались, гримасничали, Паясничали, сердились хорошо знакомые мне лица - мои друзья - на бесчисленных фотографиях, рекламах, портретах, афишах... Сколько ж вас тут? Если поименно - раз, два, три, четыре, пять. Как в детской считалочке - все здесь.
Вот опьяненный успехом Боб 'Киндер' - розовощекий гигант, одна из первых фотографий с безобразно пошлой надписью 'Викинг и Его Любимая', имеется в виду гитара.
Стае - невысокого роста, с блестящим ежиком черных волос. Любитель раздавать интервью, в которых всегда величал себя 'перкуссионистом'. Политической окраски его бесед с журналистами не касаюсь. Профессиональная пригодность - мастер экстракласса. Я всегда поражался, как он, миниатюрный мужчинка, справлялся с диким набором барабанов и барабанчиков, тарелок и тарелочек.
А вот 'Квант' Любен: тонкие черты лица, изысканно-артистические длинные пальцы пианиста и инженера. Четыре синтезатора изготовлены по его чертежам и при непосредственном участии. Но его хобби - играть на концертном фоно.
Мужская половина группы составляла блеклый фон фотографиям Сибиллы - объемность и многоликость которой превосходили все мыслимые и немыслимые ожидания: 'Сиби в комбинезоне', 'Сиби в концертном мини', если эту тряпочку можно условно назвать платьем. 'Сиби на лоне природы'. 'Сиби на пляже' полуобнаженный вариант, 'Сиби под водопадом' - вариант обнаженный. Надо отдать Сибилле должное, она любила и умела фотографироваться, как и раздеваться, что проделывала по любому поводу, как и без повода. После концертов со стриптизом. Боб 'подвергал артистку насильственной дисквалификации'. Сиби клялась, что это в последний раз, но не раздеваться не могла.
Лишь с одной фотографии на меня смотрел Вейн: он откинулся в глубину малиново-бархатного кресла, на спинку которого облокотилась все та же Сибилла, затянутая в глухое вечернее ретро-платье, как рыбка в блестящую чешую.
Я вертел головой, внимательно осматривая Зал Воспоминаний, но не находил... А на одном из щитов увидел фотографию, которой здесь было не место. Я все больше склонялся к мысли, что, вернувшись с Южного полюса, смотрю на быстротекущие секунды сквозь стойкий туман глаз. Стойкий и -плотный настолько, что его начинаешь воспринимать, как реальность, хотя она есть лишь жизнь сквозь матовое стекло...
- Эй, мистер журналист! - позвал Вейн от противоположной стены, чистой от фотографий. Он держался за прямоугольник двери.
- Иду, - ответил я и спросил: - Не вижу Его фотографии?
- Чьей фотографии? - поинтересовался Вейн.
