— Давай оставим этот разговор. У нас нет причин для спора. Это неразумно, — сказал Ник, с трудом сдерживая негодование.
— Неразумно?! Да ты оскорбил меня. Ты, который не в состоянии подержать ребенка пять секунд без того, чтобы не впасть в панику, смеешь подвергать сомнению мои материнские способности? — дрожащим голосом перечисляла его грехи Пенни. — Ты оскорбил меня, мой дом, мое гостеприимство. Виной тому, что все так сложилось, твое абсолютное непонимание детских нужд, твоя твердая убежденность в том, что все должны танцевать под твою дудку!
— Если ты не успокоишься, я поступлю с тобой, как с капризным ребенком, каковым ты, по сути, и являешься, — с холодным осуждением проговорил Ник.
— Как, должно быть, трудно иметь дело с тем, кто тебя не уважает, не боится и не зависит от тебя! Да, это, наверное, настоящее нахальство, когда кто-то, вроде меня, осмеливается тебе перечить!.. Что ты делаешь с Аланом?
Выбираясь из машины в холодном бешенстве, Ник подхватил ребенка, и теперь тот продолжал мирно спать на его плече.
Удивление Пенни, вызванное тем, что Ник взял Алана, поблекло, когда она увидела внушительный фасад дома Блейнов, освещенный сотней огней как снаружи, так и внутри. Она вспомнила, как полтора года назад Люси строго наказывала выключать за собой свет, так как опекун очень внимательно следит за тратами на содержание дома.
Они подошли к огромной парадной двери.
— Твой отец был богат, как Крёз, и прижимист, как Гобсек, — припомнила Пенни. — Очень печально. Должно быть, деньги были единственной радостью в его жизни. — Это была чистая правда, но никогда еще Нику не высказывали ее в лицо. — Думаю, его хватил бы удар, если бы он увидел такую иллюминацию.
С этими словами Пенни вошла в дом.
Джилиан, няня, была молода, добродушна и великолепно управлялась с детьми. Только в высшей степени привередливую и властную мать не удовлетворила бы ее помощь, с сожалением подумала Пенни. Одна из спален на втором этаже была переоборудована в детскую, и Алан даже не проснулся, когда его укладывали в удобную кроватку. Поскольку Джилиан спала в смежной гардеробной, Пенни пожелала ей спокойной ночи и вышла в коридор.
Было уже заполночь, и Пенни смутило то, что экономка терпеливо дожидалась ее появления. Еще больше усилив смущение молодой женщины, та сообщила, что одежду уже распаковали, при этом Пенни внутренне замирала каждый раз, когда к ней обращались как к замужней женщине. Но больше всего потрясло то, что экономка, остановившись у спальни Ника, открыла дверь и отступила в сторону. Всю свою шестинедельную семейную жизнь Пенни провела в спальне в конце коридора, куда ее сослал муж. Пенни и в голову не могло прийти, что на этот раз все будет иначе. Впрочем, у нее и времени не было, чтобы подумать об этой стороне своего пребывания здесь в качестве жены Ника. Одна из спален рядом по коридору будет в самый раз, решила она.
Однако, вместо того чтобы пройти мимо открытой двери. Пенни помедлила и вошла. В огромной помпезной комнате внимание сразу же привлекала кровать под балдахином на позолоченных столбиках, стоявшая на возвышении. Ник спал на этом невероятном ложе с восьмилетнего возраста. Обстановку дополняли изящная старинная мебель, картины и гобелены на мифологические сюжеты.
— Ник никогда не был похож на других детей, — однажды поведала ей Люси. — Он был серьезным мальчиком.
А что еще ему оставалось? Единственный ребенок, родители которого жили каждый своей жизнью в разных крыльях здания и даже встречались редко!
Кара Блейн погибла в автомобильной катастрофе вскоре после того, как Пенни познакомилась с ней. Из рассказов Люси выяснилось, что мать Ника была столь же расточительна, сколь скуп был его отец, но обоих роднила исключительная черствость. Разве удивительно, что Ник, чьи порывы подавлялись с самого детства, вырос таким замкнутым, таким сдержанным в проявлении чувств?
И все же Пенни помнила времена, когда Пику случалось преодолевать собственные барьеры — ради нее. Он утешал ее, когда в девятилетнем возрасте Пенни разлучили с матерью. И он делал это еще раз — когда ей было восемнадцать…
Воспоминания влекли Пенни к ее последнему посещению этого дома. Люси, которая ни о ком даже подумать плохо не могла, изо всех сил старалась убедить девушку, что смертельно больной отец Ника на редкость заботливый человек и у Пенни в их прошлую встречу просто сложилось о нем неверное представление. Однако добрая женщина старалась впустую.
Вскоре после их приезда Пенни пригласили в комнату опекуна для беседы с глазу на глаз.
— Очень хорошо, что ты не прижилась в нашей семье, — сказал Эдгар Блейн, глядя на нее со скепсисом и неодобрением.
— Я так благодарна вам за все, что вы сделали для меня…
— Благодари Ника. Это он пожалел тебя, — возразил старик. — Я не собирался становиться твоим опекуном, когда посылал его в Лос-Анджелес. Но когда мальчик впервые увидел твою мать, та была так пьяна, что едва стояла на ногах. Мне просто пришлось исполнить свой христианский долг.
Сраженная жестокой прямотой, Пенни возмущенно вступилась за мать.
— В тот день она была сама не своя из-за того, что приходилось отдавать меня чужим людям. Обычно мама себя так не вела!
— Твой отчим был сентиментальной тряпкой. Отца своего ты не знаешь, а твоя мать — пьяница, — повторил Эдгар Блейн с презрением и отвращением. — С такой жалкой, постыдной биографией, как ты смеешь поднимать на меня голос?!
Униженная и расстроенная Пенни покинула поле боя. Она укрылась в лесу, окружавшем дом, чтобы поплакать в одиночестве. Там, куда девятью годами раньше увел ее Ник, чтобы рассказать о Люси, особо упирая на то, как ей грустно и одиноко, с тех пор как она лишилась мужа. Он так преуспел, что, только став намного старше, Пенни поняла, в каком неоплатном долгу перед этой женщиной…
Поэтому-то тогда именно Ник догадался, где нужно ее искать. Часом раньше она видела, как подлетал его вертолет, и поняла, что скоро ее хватятся, но не могла заставить себя вернуться туда, где предстояло сидеть за обеденным столом с Люси, Ником и теми, кто еще жил в этом огромном доме.
Спортивный автомобиль затормозил на обочине дороги, проходившей в нескольких ярдах от реки. После целого дня напряженной работы и дальних переездов Ник, вышедший из машины, был свеж и элегантен в своем великолепно сшитом сером костюме.
Ничто не предвещало последовавшей за этим эмоциональной сцены. Всегда окруженный аурой отрешенности и самодостаточности, Ник, казалось, был недоступен для обычных человеческих чувств. Когда он подошел к Пенни, солнечные лучи, проникшие сквозь густую листву деревьев, осветили его темные, бездонные глаза. Для Пенни это оказалось сродни удару молнии. Он был так великолепен, что у нее перехватило дыхание.
— Мой отец очень болен, — натянуто проговорил Ник. — Прикованный к постели, он страдает от бездействия и бессилия. К сожалению, он имеет привычку срывать зло на тех, кто не может за себя постоять. Я должен принести свои извинения…
— Твой отец презирает меня. Считает меня худшей из худших!
— Это не так, — убежденно возразил Ник.
И Пенни почувствовала, как ему хочется, чтобы она поверила этому неправдоподобному утверждению, с каким трудом он превозмогает свою невероятную сдержанность, пытаясь одновременно и объяснить, и оправдать произошедшее в спальне отца.
— Моя мать не пьяница! — воскликнула Пен ни, подходя ближе в отчаянном порыве убедить его. — А мой отчим, хоть и игрок, но был чудесным, чудесным человеком!
Ник смотрел на нее с нескрываемым напряжением.
— Значит, все это на моей совести. Если бы я не был столь откровенен с отцом, вернувшись из Лос- Анджелеса, тебя бы не разлучили так надолго с матерью.
— Нет, твоей вины здесь нет. Ты не знал ее. Неудивительно, что у тебя сложилось превратное впечатление. Но то был единственный раз, когда я видела мать в таком состоянии.
От переполнявших ее эмоций Пенни разрыдалась. Ник вытянул вперед руки и очень медленно и
