- Не трогайте галстуков! - вдруг сказал Вьюн.
- А-а, Вьюн, легавым стал? - Шаман так грозно процедил это, что малыши отодвинулись от Сеньки.
Но Вьюн весело посмотрел на них. И малыши опять прилипли к нему.
- Может, среди вас есть и комиссарские сыночки? - спросил мордастый человек и ткнул пальцем в первого попавшегося малыша. - Может, ты?
- Нет, нет, - закричал тот, - мой папа богу молился!
- А кто?
- Не знаю я, не помню.
- А ну-ка, вспомни.
Мальчуган блуждающим взглядом обвел колонистов.
- Ну, - торопил его мордастый мужик.
- Ванятка Остужев говорил, что его отец комиссарил в деревне.
- Который?
- А вон тот, кудрявый.
Мужик своей ручищей, как кузнечными клещами, сдавил мое горло.
- Не смейте трогать моих воспитанников! - вдруг послышался из темноты голос Три Кости. Она подлетела к костру, вырвала меня из рук мужика, оттолкнула в сторону и закричала: Не позволю никому трогать моих детей!
Потом повернулась к нам и уже тихо сказала:
- Ребята, не волнуйтесь, все будет в порядке, - так сказала, будто ей одолеть этих бандитов ничего не стоит.
И кивнула им:
- Пойдемте поговорим в сторонке. - Она вошла в сарай и стала недалеко от входа.
Они переглянулись, пошли за ней. Мордастый ей что-то начал говорить, размахивая руками.
Кто-то из наших крикнул:
- Смотрите, ведь бьют Три Кости!
- Васька, - скомандовал Вьюн Сиплому, - подавайся к Шаману!
- Шаман, - крикнул Васька, - принимай и нас, мы тоже с вами.
- Ага, надумали, - крикнул тот из сарая.
- Ребята, пошли, - сказал Васька, обратившись к нам.
Я как ни зол был на Три Кости, но сейчас мне стало жалко ее.
- Не пойду с вами, - сказал я.
Смотрю, другие ребята тоже повесили носы.
- Братцы, надо идти, - проговорил Вьюн, - становитесь около каждого лба человека по четыре. Мы их сейчас возьмем тепленькими. Васька, не забывай, что у них оружие, держитесь с ними вплотную. Как дам сигнал, хватайте их за руки. Ну, валяйте, ребята.
Мы зашли в сарай. Вьюн пронзительно свистнул, и мы облепили пришельцев, как муравьи. Одни повисли у них на руках, другие кинулись под ноги, а третьи уже шарили по карманам, разыскивая оружие.
- Тащите в сторону Три Кости, не сомните ее! - командовал Вьюн...
...И вот уже все кончено. Бандитов отвезли в деревню. Ворота сарая открыты, а за воротами светлая лунная ночь.
Ребята лежат в сарае на соломе и вроде спят. Нет, не все еще спят. В углу слышится шепот. Потом раздается голос.
- Ты, губошлеп, когда-нибудь кончишь свой разговор? Три Кости спит.
А в ответ:
- Дрын, если когда-нибудь еще назовешь Елену Ивановну так, - заплачешь.
Я повернулся в сторону воспитательницы. Она лежит рядом, и глаза у нее открыты.
- Елена Ивановна, - тихо позвал я, - тогда ведь я не вас хотел облить, а Петьку-цыганенка.
- А я знаю, - сказала она.
Потихоньку, потихоньку и мы разговорились. Я рассказал ей о своей деревне, о тете Дуняше. К нам подсели еще ребята, и разговор завязался такой, что нам его хватило до самого утра, а утром, как ни хотелось всем спать, пошли на работу.
Елена Ивановна после этого случая нисколько не стала добрее. Будто и не было этой ночи, бандитов и нашего разговора.
Через месяц мы вернулись в колонию. Я побежал разыскивать цыганенка Петьку.
- Где он?
- Да где может еще быть, как не в радиокомнате, - говорят мне колонисты.
Замечаю посреди двора на столбе черную подвешенную трубу.
- У нас теперь радио есть? - спрашиваю.
- Ого, спохватился! - смеются надо мной ребята. - Уже две недели, как его сделали.
- А где радиокомната?
- В клубе, прямо за кулисами.
В небольшой комнатке, около кинобудки, нахожу своего друга.
- Петька!
- Ванятка!
- Что ты тут делаешь? - спрашиваю я.
- Видишь, мотаю катушку.
- Зачем это?
- Как - зачем? Для приемника. Как мотать катушки и припаивать провода - понял, а вот почему и отчего говорит приемник, еще до сих пор не могу сообразить. Начальник мой говорит, знание дело наживное, был бы интерес к делу.
- А у тебя есть интерес к этому делу?
- Еще бы, это дело интереснее сказки. Подумай только, в Москве передают, а мы тут слышим. Мой начальник говорит, что мы артистов даже раньше слышим, чем зритель, сидящий там в последнем ряду.
- Ну ладно, бросай все это, - говорю я, - пойдем кушать яблоки, я из деревни привез. Хорошие яблока...
- Хорошие?
- У-у, таких ты еще не ел!
- Ты положи парочку мне под подушку, потом я их съем.
- А почему сейчас не хочешь идти?
- Нельзя, надо домотать катушку.
- А вечером ты освободишься?
- Что ты, вечером нас начальник будет учить собирать детекторные приемники.
- А когда наконец ты можешь выйти из этой конуры?
- Когда? Даже не знаю. Наверное, после ужина. Примерно к отбою.
- Тогда уж спать всех уложат.
- Да, тогда спать.
Вот я и остался один. Брожу по колонии и не нахожу себе места. От нечего делать зашел к изокружковцам.
Не найдя у них ничего интересного, хотел повернуться к выходу, но увидел стоящую в углу комнаты картину. На ней кто-то нарисовал бушующее море, над которым летают стаи чаек, а вдали, за громадными гребнями волн, виднеется одинокий парус, похожий тоже на белокрылую чайку.
'Так вот оно какое, море! - подумал я. - Вот куда нас хотела увезти тетя Дуняша. Эх, какая красота! Вот бы правда попасть на море!' Если бы после цирка я опять не встретился с Люсей, я, наверное, давно уж был бы там, когда же ее встретил и познакомился с Володей, Петькой и Тухтусуном, мне жалко стало расставаться с ними. Но мысль о море кикогда не покидала меня, и сейчас, глядя на эту картину, я уже представил себя моряком, плывущим среди громадных волн на этой маленькой лодчонке.
- Ну что, Остужев, нравится тебе эта картина? - послышался сзади голос руководителя изокружка.
