Кэтрин фыркнула, не обижаясь — а смысл? Всё равно, она простит его через минуту.
— Ну, — поторопила она.
— Третья проблема пока что наименее актуальна, — Роберт был в своём репертуаре, выражаясь, словно находился на лекции, а не с возлюбленной. — Но, если действительно хочешь знать… — Кэтрин кивнула. Пусть говорит, его так приятно слушать. — Нельзя допустить, чтобы я оплодотворил тебя…
Кэтрин поперхнулась и закашлялась, давясь от смеха, закрыв лицо руками. Боже, он говорил это с таким серьёзным лицом! Кое-как отдышавшись, она посмотрела на него и снова расхохоталась. Он смотрел на неё рассержено и растеряно, было совершенно очевидно, что он не понимает причину её бурного веселья.
— Прости, Роберт, но… Ну, понимаешь, у нас, примитивных человечков, не принято так открыто говорить о подобных вещах, и тем более столь прямо. Серьёзно, я не хотела тебя обидеть.
Он уже успокоился и даже смотрел на неё снисходительно, по своей привычке, приподняв бровь и кивая головой, словно она подтвердила его подозрения.
— Да, я заметил, что вы по какой-то непонятной мне причине очень не любите называть вещи своими именами. Наверное, надо было выразиться более туманно, чтобы тебе было проще воспринимать меня, но я хочу, чтобы ты всё чётко осознавала, Кэтти. Уверяю тебя, если бы ты забеременела от меня, тебе бы сразу перестало быть смешно. Это… откровенно говоря, это вовсе не повод для шуток. Это смертельная угроза для тебя. Нельзя допустить этого. А, учитывая, что ты создана для этого, я беспокоюсь за тебя.
Кэтрин уже не смеялась. Она, конечно, не была так уж сильно обеспокоена своей гипотетической возможностью забеременеть от Роберта — а что, было бы неплохо! — но, видя его отношение к этому вопросу, не хотела его огорчать.
— Ну, значит, мы будем очень осторожны, — сказала она, стараясь придать голосу необходимую серьёзность.
Роберт снова смотрел на неё насмешливо, почувствовав — и как ему только удаётся? — что она говорит не то, что думает.
— Кэтрин, не бери в голову. Я уже понял, что должен буду сам разбираться с этим. Я прошу тебя только об одном: если я скажу тебе что-то сделать, то сначала сделай, а потом уже задавай вопросы, возмущайся и так далее. Хорошо?
— Конечно, — легко согласилась Кэтрин. Она очень любила с ним соглашаться. — А когда мы сможем… Э… Ну… В смысле, а когда я уже достаточно наглотаюсь твоего яда, чтобы не терять голову в твоём присутствии? И чтобы мы могли, наконец… Ну, ты же понимаешь?
Она покраснела, ожидая очередной порции насмешек. Но он вовсе не смеялся и был совершенно серьёзен.
— Не знаю. Кэтти, пойми, это всего лишь теория, хотя я очень надеюсь, что она правильная. Пока что я вижу, что ты прекрасно воспринимаешь мой вененум, с каждым днём всё лучше и лучше. Это даже пугает меня. Не беспокойся, я не собираюсь торопиться и рисковать твоей жизнью.
Кэтрин прикусила губу. Да, именно этого она и боится… В смысле, что это займёт слишком много времени. Сидеть рядом с ним, смотреть в его глаза и слушать бархатный голос — это счастье, и она в восторге от этой возможности, но это же не всё!
— Ах, вот вы где.
Кэтрин вздрогнула, словно её вдруг вытащили из тёплого ласкового моря на холодный воздух. Она отвела глаза от Роберта и увидела Оливию. Та стояла у входа на балкон и смотрела на них. Кэтрин по неистребимой привычке тут же приняла более сдержанную позу, хотя отворачиваться от Роберта было настоящим мучением.
— Либби, что тебе надо? — голос Роберта был холоден, как лёд, и резал слух.
— Услышала, как вы тут воркуете, и зашла спросить, как дела. Помешала?
— Нет, что ты, — возразила, было, Кэтрин, но Роберт перебил её.
— Разумеется. Дела отлично. Можешь идти.
Кэтрин сгорала от стыда. Он даже не обернулся к сестре! Она заёрзала на месте, чувствуя себя крайне неуютно. Меньше всего она хотела бы, чтобы из-за неё возникла очередная семейная ссора. Вполне достаточно, что Роберт рассорился из-за неё с Еленой.
— Кэтрин, откровенно говоря, я бы хотела поговорить с тобой, — Оливия, казалось, ничуть не смутилась неласковым приёмом. Она подошла и встала прямо перед ними. Кэтрин стало совсем не по себе: всё же, Оливия — дама, леди, вне всяких сомнений, а он сидит, как истукан, с каменным лицом, и даже не подумал встать и предложить сестре присесть.
— Да, Оливия, я слушаю, — по крайней мере, её-то Оливия ни в чём упрекнуть не сможет.
— Либби, уйди, — Роберт соизволил взглянуть на сестру. Лучше бы он этого не делал. Кэтрин была в замешательстве, не понимая, что за кошка между ними пробежала, и от души надеясь, что дело не в ней.
— И не надейся, — это относилось к Роберту. К Кэтрин же Оливия обратилась намного мягче. — Кэтрин, ты должна повлиять на Роберта. Видишь ли, он отказывается есть из-за тебя. Это было бы смешно, но, к сожалению, это скорее грустно. Конечно, можно посидеть на диете две недели, даже три. Но месяц — это перебор.
— Всё сказала? — Кэтрин вдруг вспомнила, где слышала этот ледяной тон — в Голубых кедрах, у Елены. Всё же, яблочко от яблони…
— Теперь всё, — покладисто согласилась Оливия, посылая Кэтрин настойчивый и предупредительный взгляд. — Пока.
— Смотри, не упади, — пожелал Роберт с таким видом, что становилось ясно, что он от всей души желает сестре как раз обратного.
Оливия даже и бровью не повела и ушла. Смотря на её удаляющуюся великолепную фигуру, к которой привыкнуть, наверное, просто невозможно, Кэтрин вздохнула. Вот так да, это что же, Оливия полагает, что она в состоянии в чём-то убедить её упрямого брата? Вот уж вряд ли.
Кэтрин впервые взглянула на Роберта не как на воплощение невероятной красоты, а как на человека, которому тоже нужно, оказывается, иногда принимать пищу. И в самом деле, почему же она не заметила раньше? У него белоснежная кожа, но сейчас он действительно кажется очень бледным, бледнее, чем в Англии, хотя закатное солнце отбрасывает красноватый отблеск на его лицо. И под глазами, если посмотреть повнимательнее, заметны голубые тени. Она мало знакома с привычками этих существ, но месяц без еды — да как он жив ещё? Не говоря уже о том, что ходит, разговаривает и носит её на руках по этажам.
— Зачем ты так поступаешь? — Кэтрин решила не форсировать, а попытаться понять причину — Роберт всегда поступает разумно и рационально, значит, и у этого есть основания.
— Потому что так я менее опасен для тебя.
Понятно. Что тут можно возразить?
— И долго ещё ты собираешься морить себя голодом?
— Столько, сколько потребуется.
Кэтрин не переставала удивляться — он очень странный, как понять его? Как объяснить, что ей важно, чтобы ему было хорошо. Какие слова подобрать?
— А если я скажу, что не буду бояться тебя, если ты поешь?
— Спасибо, Кэтти. Но ты вообще не боишься ничего, что связано со мной, так что это не очень убедительно. Может, сменим тему?
— Конечно, — зачем возражать? Проще согласиться и поступить по-своему. — Я вот подумала, а что если ты уронишь меня? Ну, если и дальше будешь становиться всё менее и менее опасным. Кстати, если ты вдруг умрёшь, то станешь вовсе безопасным… Правда, это мне очень не понравилось бы.
Роберт вдруг рассмеялся. Кэтрин на всякий случай осторожно улыбнулась, не спуская с него глаз.
— Либби умеет добиться своего, — сказал он, недобро усмехаясь. — Кэтрин, я ведь не шучу. Если я пойду на охоту и напьюсь свежей крови и наемся свежего мяса, то мы с тобой уже так спокойно не посидим, любуясь на закат. Я стану угрозой для тебя. И пока пища будет усваиваться — а это займёт несколько дней — мне придётся держаться от тебя подальше. Ты готова к этому?
— А насколько подальше? — решила уточнить Кэтрин.
