себе на жизнь в этом городе, потому что вроде бы все были настроены против его жены. С другой стороны, он и уехать никуда не мог — ведь он прожил здесь всю свою жизнь и не представлял, что будет делать где-нибудь в другом месте. Он не из-за себя переживал, как я поняла. Как раз в тот день, когда он встретил меня, ему в голову пришла одна мысль, которая теперь не давала ему покоя, и он до того запутался, что никак не мог сам в себе разобраться.
Но я-то поняла его, бедняжку. Ему и слов не требовалось, чтобы я поняла, какая именно мысль засела у него в голове, тем более что кое-какие подробности мне все же удалось узнать.
И вот, пока он размышлял, не зная, на что ему решиться, я гладила его по руке и уговаривала, что все будет хорошо. Сказала, как мне ужасно приятно, что он беспокоится обо мне, потому что и он мне тоже нравится. Но я боюсь, что, если он узнает обо мне всю правду, его отношение ко мне изменится.
Он не пытался меня перебивать, как сделал бы любой другой мужчина. Просто сказал, чтобы я обо всем забыла, потому что прошлое не имеет никакого значения. Он так серьезно, по-отечески кивнул мне и спросил:
— Если это что-нибудь серьезное, может, ты мне расскажешь?
Я все ему рассказала. Все, что могла, хотя, возможно, и упустила какие-нибудь подробности. Когда я наконец замолчала, он выждал минуту, а потом попросил рассказывать дальше.
— Дальше? — удивилась я. — Но больше ничего не было.
— А мне показалось, что ты собиралась рассказать о себе что-то плохое, такое, что могло изменить мое мнение о тебе.
Вот так...
Мои глаза наполнились слезами. Я почувствовала, как лицо морщится и складывается в старушечью гримасу, но ничего не могла с собой поделать. А Ральф протянул руки и прижал мою голову к своей груди.
— Не бойся, милая, — сказал он, — лучше выплакать все, что у тебя накопилось.
И я плакала, плакала... Мне казалось, что я уже никогда не смогу остановиться, и Ральф сказал, чтобы я не старалась сдерживаться. Так что я плакала и плакала. И все вымылось из моей души — все чужое, все то, что не составляло с ней одного целого. И тогда мне стало так хорошо, так мирно и чисто... Никогда в жизни я не была так счастлива.
Ральф.
Я знаю, что теряю голову, когда начинаю говорить о нем, но ничего не могу с этим поделать. Да и плевать я на это хотела. Потому что, какие бы восторженные слова я ни произносила, все равно мне не удастся отдать ему должное. Он — самое прекрасное, что я видела в жизни. Гораздо красивее, чем любой из артистов в кино, — я думаю, ему стоит попробовать свои силы в кино, когда мы уедем отсюда. Но это в нем не главное. Еще он — самый милый, самый добрый, самый все понимающий. Он зрелый человек и одновременно ужасно ребячливый. Чудесный возлюбленный и в то же время заботливый отец.
После этого разговора мы стали встречаться каждый вечер. Обсуждали наши планы на будущее или просто болтали. Потому что, скорее всего, выход у нас был только один, а о таких вещах не принято говорить вслух.
В общем, нужно было добиться развода с его женой, этой старой клушей. Или просто взять и уехать, наплевав на развод, как я и предлагала.
Все дело было в том, что она могла не отдать ему денег, которые принадлежали ему по праву, которые он заработал и сэкономил, доллар за долларом. Она могла не отдать и половины. Деньги хранились у нее под матрасом, и каждому, кто захотел бы добраться до них, пришлось бы сначала ее прикончить.
А обращаться в суд Ральф не решался. Правда, он вел бухгалтерскую книгу, куда записывал все денежные поступления, — когда и сколько ему удалось отложить. Но разве это могло служить доказательством, что деньги действительно принадлежат ему? Ведь он мог вести эти записи и по ее просьбе. Во всяком случае, этот суд так затянулся бы, что вряд ли кто-нибудь мог что-то выиграть, кроме адвокатов.
Я сразу сказала Ральфу, чтобы он оставил все деньги этой старухе. Но он не соглашался — нам самим они были бы кстати, чтобы не начинать жизнь на пустом месте. А через некоторое время я поняла, что он прав.
Разве это были не его деньги? Его, а значит, и мои. А если у человека есть на что-то право, он должен своим правом воспользоваться и не следует ему в этом препятствовать. Но ему я не могла этого сказать.
Я предложила Ральфу поговорить с ней, а не ходить вокруг да около. Я с радостью взяла бы этот разговор на себя, только боялась, что она почувствует себя оскорбленной. К тому же Ральф это не одобрил. Наверное, он был прав.
Она могла положить деньги в банк, а потом заявить, что ей угрожают. Тогда, случись с ней что, и нам бы не избежать серьезных неприятностей.
Потом я пожалела, что вообще завела с ним этот разговор. Потому что была настроена перейти от слов к делу. Наверное, это могло шокировать. Если бы я была не женщиной, а, к примеру, Ральфом и я услышала бы от кого-то такие слова, то... ну, вы понимаете, что я хочу сказать.
Лучше было оставить все как есть. Кроме одной-единственной вещи. Об этом нам нужно было поговорить, но так, чтобы это не выглядело, как будто мы об этом разговариваем. Даже мысли не должно было возникнуть, что мы говорим именно об этом.
Ничего не должно было встать между нами. В конце концов, она довольно пожилая женщина, здоровье у нее неважное, и в городе ее терпеть не могут. Словом, с ней и без нас могло случиться все, что угодно.
И ни один из нас не хотел задумываться, как далеко мы способны зайти.
Недели шли одна за другой, и не успели мы опомниться, как окончание сезона было уже не за горами. А мы все говорили и говорили, и все оставалось по-прежнему.
Наконец настал вечер того понедельника.
Танцзал в тот день не работал, но у Ральфа все равно нашлось чем заняться. Он работал не в определенные часы, а просто пока не выполнит разные поручения. Впрочем, после работы мы тоже не собирались встречаться, потому что у меня разболелось горло.
Не знаю, с чего оно заболело, может, я спала на сквозняке. Не скажу, что в самом деле была больна. Не будь это связано с моей работой, я и думать не стала бы о том, чтобы вызвать доктора.
Когда он приехал, я сидела на крыльце. Выглядел он неважно, какой-то издерганный, нервозный. Он смазал мне горло и спросил, почему не застал меня дома, когда приезжал в первый раз.
— Я целых полчаса убил на поиски вашего коттеджа, — сказал он, — и когда наконец нашел...
— Примите мои извинения, доктор, — ответила я, — видите ли, я как раз принимала душ, когда услышала, что вы зовете меня у соседнего коттеджа. Я поспешила выйти, но...
— У соседнего коттеджа?
— Ну да. Он не занят. Здесь таких много. Но мне показалось, что вы заметили меня. Я выбежала на крыльцо и крикнула вам, а вы уже уехали. Тогда я подумала, что сейчас вы спешите, а попозже заедете еще раз.
Некоторое время он стоял, тупо уставившись на меня. Потом так смешно заморгал и прищелкнул пальцами.
— Ну, конечно! Теперь при свете я разглядел вас. На вас был халат и купальная шапочка?
— Точно, — сказала я, — халат и шапочка, потому что я как раз вышла из душа. Наверное, я выглядела совсем по-другому.
— Ну, не совсем, — сказал он твердо. — Практически так же. И если бы я не был так уверен, что вы живете в другом коттедже, я вас тотчас бы узнал. Кстати, в котором часу это было?
Я сказала, что, по моим расчетам, было около восьми. Как раз начинало темнеть.
— Вы правы, — согласился он, — абсолютно правы, мисс Ли. Позвольте поздравить вас с отличной памятью.
— Это очень мило с вашей стороны, — поблагодарила я. — Разве можно забыть то, что связано с
