зудела; я, по крайней мере, не помню. Вся румянцем заливалась, робела — вроде как ей стыдно. И садиться ей приходилось осторожно.
Два или три вечера наполняла ванну теплой водой, залезала и отмокала; а я сидел рядом, смотрел на нее и думал, как Эми похожа на
Но Эми была не
Пришлось бы убить ее вторично…
Хорошо, что хоть про свадьбу Эми не заговаривала; боялась, наверно, поссориться. Я уже оказался замешан в трех смертях, и, если б на них нагромоздилась четвертая, выглядело бы странно. Еще не время. В общем, я пока не придумал удачного, безопасного способа ее убить.
Вы же, я думаю, понимаете, зачем мне надо было ее убить. Или нет? Да все просто.
Против меня улик нет. А если б даже были — даже не полстолечки, а больше, — на меня их повесить было бы очень и очень трудно. Не такой я человек, понимаете. Никто не поверит, что я такой. Да черт возьми, они же Лу Форда столько лет знают как облупленного, а тут им заявляют, что старый добрый Лу способен…
А Лу вот на что способен: Лу может сам себя засадить. Всего-то и надо, что бросить девушку, которая знала про него всю подноготную, — которая и без той единственной дикой ночи, вероятно, могла бы связать много некрасивых концов с концами; тут-то Лу и конец. Все встанет на место — как раз туда, где оно стояло, еще когда у нас с Майком еще молоко на губах не обсохло.
А если все пойдет, как идет сейчас, она не даст себе додумать до конца. Она и думать-то не начнет. Она себе насочиняла красивенького и поэтому вообще перестала думать. А я стану ее мужем, и, значит, все в порядке… Но вот если я от нее уйду — ну, я-то ее знаю. Этот умственный шлагбаум, который она сама себе поставила, поднимется. До ответа она додумается мигом — и ни от кого не утаит. Потому что, если я не достанусь ей, пусть не достанусь никому.
М-да, я, кажется, про это уже говорил. Они с Джойс были два сапога пара.
Ну, в общем…
В общем, это надо было сделать, как только будет безопасно. А если это знаешь — знаешь, что другого пути просто нет, — как-то становится полегче. Я тут же бросил волноваться, надо сказать. Разве что на цыпочках вокруг нее не ходил. Она мне на нервы действовала уже тем, что отиралась тут столько времени. Но это ненадолго, поэтому я старался держаться с ней как можно приятнее.
Заболел я в среду. А к следующей среде уже встал на ноги, поэтому взял и повел Эми на молитвенное собрание. Она же школьная училка, и на таких мероприятиях ей надо бывать, хотя бы время от времени, да и мне они, в общем, нравятся. Я на молитвенных собраниях много хороших фраз запоминаю. Там я спросил Эми шепотом, не подсыпать ли ей манны к медку. А она вся покраснела и пнула меня в лодыжку. Я опять шепчу: как насчет Моську пустить к ней в неопалимую купину? Говорю: прижму тебя к груди своей и слипнусь с тобой, и умащу тебя драгоценными маслами.
Она все краснела и краснела, у нее аж слезы из глаз потекли, но она даже похорошела. Как будто раньше никогда подбородок не выпячивала и не щурилась на меня. Потом она согнулась пополам, лицо в песенник спрятала; дрожала, тряслась и давилась, а священник привставал на цыпочки, хмурился, пытаясь понять, что за шум.
Одно из лучших молитвенных собраний на моей памяти.
По пути домой я заехал за мороженым, а она хихикала всю дорогу и периодически фыркала. Пока я заваривал кофе, она разложила мороженое; а я набрал в ложку и стал по кухне гоняться. Наконец в угол загнал и ложку эту Эми в рот сунул, а не в вырез платья, как грозился. И капелька ей на нос попала, и я ее поцелуем слизнул.
Вдруг Эми закинула руки мне на шею и расплакалась.
— Солнышко, — сказал я. — Не надо, солнышко. Я же просто играл. Я просто хотел, чтоб тебе весело было.
— Т-ты… просто…
— Я знаю, — сказал я. — Только говорить этого не надо. Давай между нами теперь все будет хорошо.
— Т-ты разве… — Руки ее стянулись туже у меня на шее, и она заглянула мне снизу в лицо, улыбаясь сквозь слезы. — Ты что, не понимаешь? Я ж-же просто счастливая, Лу. Такая счаст-стливая, что с-сил никаких нету! — И она снова разрыдалась.
Кофе мы не допили, мороженое не доели. Я поднял Эми на руки и унес в кабинет, и усадил в большое папино кресло. И мы сидели в темноте, Эми — у меня на коленях, сидели, пока ей не пришла пора идти домой. Нам ничего больше и не требовалось; казалось, одного этого довольно. Этого хватало.
То был хороший вечер, хотя единственная маленькая размолвка у нас все-таки случилась.
Она меня спросила, виделся ли я с Честером Конуэем, и я ответил, что нет. Она сказала: чертовски это странно, что он даже не зашел, не поблагодарил за все, что я для него сделал, и на моем месте она бы так ему и выложила.
— Я же ничего не сделал, — сказал я. — Давай об этом не будем.
— Так а мне без разницы, миленький! Тогда он считал, что ты много чего сделал — так много, что он дождаться не мог, по межгороду тебе позвонил! А теперь уже почти неделю как вернулся, и ему, видите ли, некогда… Мне же без разницы не для себя, Лу. Для меня это ничего не значит. А вот…
— Значит, нас таких двое.
— Ты слишком добродушный, вот в чем твоя беда. Позволяешь на себе ездить. Ты всегда…
— Я знаю, — сказал я. — По-моему, я все это уже знаю, Эми. Я все наизусть выучил. Беда, мол, в том, что я тебя не слушаю, — но мне кажется, я всю жизнь только это и делаю. Я тебя слушал чуть ли не с тех пор, как ты научилась говорить, и могу еще послушать. Если ты этим счастлива. Но мне кажется, меня это не переменит.
Она резко выпрямилась и села очень ровно. Потом опять откинулась, но держалась все равно как-то жестко. Молчала столько, что можно было и до десяти досчитать.
— Ну, все равно, я… я…
— Ну? — спросил я.
— Ой, да потише ты можешь? — сказала она. — Сиди спокойно. И ничего не говори.
И рассмеялась. Все равно у нас хороший вечер получился.
Но вот с Конуэем и впрямь вышло как-то странно.
15
Сколько мне ждать? Вот вопрос. Сколько еще мне ждать? Когда можно?
Эми больше меня не донимала. По-прежнему держалась робко и застенчиво, язык этот свой, что как колючая проволока, старалась не распускать, хоть это ей и не всегда удавалось. Я смекал, что свадьбу с ней я могу откладывать бесконечно, но Эми… дело, в общем, было не только в Эми. Наверняка ничего и не скажешь, но у меня было чувство, будто меня окружают. И разубедить себя я никак не мог.
С каждым днем ощущение крепло.
Конуэй не приезжал ко мне и не разговаривал, но само по себе это могло ничего и не значить. И не значило — я ничего такого не видел. Он занят. Ему всегда было наплевать с высокой колокольни на всех, кроме себя и Элмера. Он из тех, кто выбросит тебя за ненадобностью, когда услугу окажешь, а когда ему следующая потребуется, опять тебя подберет.
Он снова уехал в Форт-Уорт и не возвращался. Но и тут ничего особенного. У «Строительной компании Конуэя» в Форт-Уорте большая контора. Он всегда там подолгу бывал.
Боб Мейплз? Ну, он, по-моему, не сильно изменился. Все эти дни я к нему присматривался и не
