голосом.
— Естественно, а какие еще могут быть версии? — удивилась я.
Они с Горчаковым запереглядывались так, как будто я им сообщила, что труп Антоничева валяется там под лестницей.
— Что я такого сказала?
Лица у них стали такие обалделые, что шеф, глядя на них, засмеялся, но тут же оборвал свой смех.
— Мария Сергеевна, давайте вернемся к ситуации в целом. По пунктам.
— Давайте, — сказала я. Я удивлялась, что никто не видит до конца всю цепочку, хотя до конца — это сильно сказано, я и сама не вижу до конца, потому что не вижу мотива. Но объективную сторону обрисовать могу. — Значит, так. У нас шесть трупов женщин. Две женщины, это уже можно считать установленным, убиты сегодняшним переодетым. Но если исходить из того, что остальные женщины убиты другим человеком, а все убийства все-таки входят в серию, то напрашивается вывод, что все эти убийства кем-то организованы, а исполнены разными людьми.
Шеф покрутил головой и искоса посмотрел на Лешку с Синцовым.
— Продолжайте, Мария Сергеевна.
— Продолжаю. Я считаю, что Антоничев заказал организатора.
— А почему ты так думаешь? — влез Горчаков.
— Почему… — Я задумалась. — Наверное, потому, что сегодняшний переодетый был исполнителем убийства его дочери. И его убил сам Антоничев. Если бы он заказывал убийство этого исполнителя, зачем ему было самому трудиться его мочить? Вернее, не так. Раз он сам грохнул этого переодетого, зачем ему было его заказывать?
— Очень познавательно, — пробормотал Лешка; — А как, по-твоему, получилось, что переодетый встретился с Антоничевым?
Я начала злиться. Ну почему они не понимали очевидных вещей?
— Леша, пошевели мозгами! Переодетый пришел убивать Антоничева.
— А ему кто заказал? — с независимым видом спросил Синцов, смотря в сторону.
— Объясняю популярно для уставших милиционеров: ему заказал организатор убийств женщин. Да просто этот переодетый — подручный человека, который раньше поручал ему убивать женщин, а сейчас поручил убить Антоничева. Опередить его, потому что он узнал, что Антоничев его заказал.
— Понятно, — быстро отреагировал Синцов, — без Кораблева мы тут не разберемся. Сплошная организованная преступность, все друг друга заказывают.
Лешка хмыкнул.
— Мне Кораблев рассказывал, что в Париже перед собором Парижской Богоматери есть такой медный пятачок, на котором надо покрутиться и загадать желание, и оно исполнится, — поделился он и продолжал: — Ну вот. Два наших питерских криминальных авторитета, не будем называть фамилий, стоят в Париже возле этого пятачка, подолгу думают, потом крутятся на одной ножке, старательно. А третий за ними с удовлетворением наблюдает, а потом говорит: вот вы, ребята, друг друга и загадали…
Я повернулась к Синцову и сказала ему: — Андрюша, ты был прав. Нам нужен Антоничев. Получается, что он знает организатора.
Только выйдя из кабинета шефа, я поняла, как зверски я устала. Перед моими глазами стояла картина нападения на Антоничева, которая сложилась из домыслов, версий, осмотров мест происшествий и вещественных доказательств. Вот он входит в парадную, сверху на него спускается женщина в шубе. Приблизившись, она достает пистолет и начинает стрелять. Антоничев бросается на нее и обнаруживает, что это не женщина, а знакомый ему мужчина. Он достает нож и наносит нападающему несколько ударов в живот. Нападающий поворачивается и пытается бежать, Антоничев бьет его ножом еще и в спину. Возможно, и сам он ранен выстрелами, оба истекают кровью. Нападавший почему-то перестает стрелять — возможно, патрон перекосило или еще что-то, выбегает из парадной; почему он пистолет не выбросил? А может, выбросил, и кто-то успел его подобрать еще до того, как мы начали поиски?
Ведь все это я придумала, и меня время от времени окатывало холодной волной испуга: а вдруг действительность совсем не соответствует тому, что я тут напридумывала? Я еще вспоминала свое самонадеянное заявление шефу, когда он спросил — что, следующую субботу опять проводите в дежурной части? Я довольно уверенно ответила, что мне почему-то кажется, что убийств женщин больше не будет. «Почему вы так считаете?» — спросил шеф. Я сказала, что просто чувствую. Я и вправду чувствовала, что убийств больше не будет, и не потому даже, что один из исполнителей мертв. Исполнителей было несколько, и организатор еще жив. Но мне казалось, что после сегодняшних событий ничего экстремального больше не произойдет. И мы можем немножко расслабиться и работать не в сумасшедшем режиме ожидания очередного трупа, а относительно спокойно искать всех участников этой драмы.
Мужики, тоже утомленные впечатлениями, брели впереди меня. У Синцова запиликал пейджер, он прочитал сообщение, попросил Лешку открыть кабинет, чтобы он мог позвонить, и через пять минут сообщил нам, что завербованный им охранник Ан-тоничева — приболевший и сидящий в Москве Ко- нюшенко — только что стукнул, что шеф его ушел в подполье. По словам Конюшенко, только что ему позвонил Антоничев и попросил срочно оформить ему отпуск на две недели за свой счет. И еще попросил не искать его, мол, ему нужно уехать, когда вернется — сам проявится. Синцов вяло заметил, что москвичи уже устанавливают, с какого телефона был междугородный звонок в квартиру Конюшенко, но он и без них может сказать, что звонили наверняка с «трубы».
— Андрей, — сказала я, — а если звонок был по сотовой связи, то тебе скажут, с какой соты был звонок, то есть в каком районе города находился абонент. Не Бог весть что, конечно, но хоть что-то…
Андрей грустно посмотрел на меня.
— А если звонок по роумингу? Все равно скажут?
— Не знаю, — призналась я, — я сама еще таких запросов не делала, просто слышала, что можно.
— А что мне это даст, если я буду знать район? — без энтузиазма задал он риторический вопрос. — Точный адрес-то мне все равно не скажут…
Молча мы вышли на улицу, и у меня захватило дух от необыкновенной красоты вечера. Под черным небом с яркими звездами, в совершенно прозрачном воздухе, медленно кружились широкие кленовые листья. Желтый свет фонарей придавал этому пейзажу какой-то космический оттенок, и в этой нереальной атмосфере мне вдруг так остро захотелось личной жизни, что я чуть не застонала.
В доме напротив прокуратуры светились окошки, на качелях в скверике лежала бродячая собака и грустно рассматривала нас.
— Ребята, почему мы такие несчастные? — горько спросила я, не надеясь на ответ. — Вечер субботы, все дома, в уютных квартирках, с близкими людьми, ужинают и смотрят телевизор. А мы, как псы бродячие, даже еще и не обедали. За что?..
В ответ у Горчакова заурчало в животе, и он рванулся в сторону метро, помахав нам рукой. А Андрей достал сигареты, закурил и взял меня за руку.
— Устала? — спросил он, умудряясь не смотреть на меня даже в этот момент.
— Устала, — ответила я.
— Отвезти тебя домой? Или…
— Или что?
— Тогда «или». — Он бросил сигарету и, продолжая держать меня за руку, повел к машине. Сев за руль, он сказал:
— Хочешь, я тебя помирю со Стеценко?
— Не хочу, — ответила я.
— Не хочешь мириться? Или не хочешь, чтобы я мирил?
— Куда мы едем, Андрей? — задала я ему вопрос. В наших странных диалогах подтекста было больше, чем текста, и меня нервировало то, что я не могла понять — чего же он, собственно, хочет; зато он, как мне кажется, понимал про меня то, что я скрывала даже от самой себя.
— Поехали выпьем.
Поскольку я не возразила, мы двинулись, как я поняла — и не ошиблась, в направлении той самой забегаловки возле РУВД, с которой все и началось. На этот раз в ней вообще не было посетителей, кроме нас. Андрей усадил меня за самый чистый столик, а сам, даже не спрашивая меня, пошел к стойке и взял
