себе коньяк, а мне — какого-то белого сухого вина и несколько разнообразных салатиков, не вызвавших у меня отвращения.
— Потом будет мороженое, — пообещал он, усаживаясь рядом со мной. Второй стул стоял напротив, но он придвинул его к моему так, что сев, стал — уж не знаю, намеренно или нечаянно — касаться меня коленом.
— За тебя, — произнес он, подняв свой бокал, и, не дожидаясь, когда я присоединюсь к нему, выпил свой коньяк.
Мне вдруг стало ужасно жаль Синцова — умного, сильного, смелого, настоящего мужика, который спит на диване в кабинете, ест ночью какие-то салаты в забегаловке непонятно с кем в компании, и так проходит его жизнь. И что характерно, вместе с его жизнью так проходит и моя, и не имеет никаких шансов на то, чтобы называться личной.
— Андрей, — спросила я его, не торопясь выпить свой напиток, — тебе нравится, как ты живешь?
Мне показалось, что он ждал этого вопроса, потому что сразу ответил:
— Я — солдат, Маша.
— А тебе не надоела эта нескончаемая война до победного конца?
— Знаешь, надоела, но уйти домой я не могу.
— Когда-нибудь тебе захочется простых человеческих радостей — жены, теплого дома, пирогов, детей, наконец. Только будет поздно.
— Может быть. А может быть, и нет.
— Может быть, захочется? Или, может быть, не будет поздно?
— Я уже привык к мысли, что это не для меня.
— Но ты же нормальный, здоровый мужчина. Причем не мужлан какой-нибудь, а достаточно тонкий…
— Спасибо.
— Я серьезно. И у тебя наверняка есть если уж не душевные, то физиологические потребности.
— И что?
— Извини, конечно, если я лезу не в свое дело.
— Ничего-ничего. Я впервые с кем-то говорю на эту тему, даже интересно.
— Я не поверю, что ты в жизни никого не любил.
— Почему? Любил, конечно.
— И что? Она не выдержала твоей бесконечной войны? Или просто не хотела тебя понять? Он задумался:
— Черт его знает… Нет, она меня отлично понимала. Мне казалось, что все было очень хорошо.
— Неужели ты ее бросил?
— Я? Нет, конечно. Я бы ее не бросил никогда.
— А почему вы расстались? Извини, конечно. Все-таки я лезу не в свое дело.
Он закурил и надолго замолчал. Я медленно допивала свой остывший кофе, жалея, что заговорила на эту тему. Наконец он докурил и тщательно раздавил окурок.
— Мне казалось, что все было очень хорошо. И претензий-то с ее стороны никаких не было. Просто в один прекрасный день она сказала, что не хочет жить со мной эместе. Вернее, не так: она сказала, что не хочет, чтобы я жил вместе с ней.
— И что же?
— Ничего. Она даже вещи мои собрала, и я ушел.
— Куда?
— Сначала пожил у друга, потом комнату снимал, потом притащил диван в кабинет. Так и живу.
— Ничего не понимаю. А ты ее любил?
Ход с дамы пик
— Любил, — ответил он, засунув в рот новую сигарету и ища по карманам зажигалку.
— Андрей… А почему она так сказала?
— Не знаю.
— Она не хотела объяснять тебе?
— Я не спрашивал.
— Ты же говоришь, что любил ее. Как же можно было не спросить!
— Маша, если бы ты жила с мужчиной в его квартире и он однажды сказал бы тебе — уходи. Ты бы стала выяснять отношения? Пыталась бы остаться?
— Не знаю. — Я задумалась. — Но ведь была какая-то причина? Неужели тебе самому не интересно? У нее что, кто-то появился?
— По-моему, у нее до сих пор никого нет.
— А у тебя?
— И у меня тоже.
— Тогда я ничего не понимаю. Ты ее любишь. Она тебя понимает, тебе с ней было хорошо. И ты вот так смирился? С потерей женщины, которая тебе нужна?!
— Что значит «смирился»? — вяло возразил Андрей, не глядя на меня.
— Отказался от женщины, с которой тебе было хорошо.
— Это она от меня отказалась.
— А ты согласился. Господи, как вы все похожи! — тоскливо сказала я. — Как у вас, мужиков, одинаково по-дурацки устроены мозги. Послушай, Синцов, а тебе не приходило в голову сказать ей, что ты ее любишь и не можешь без нее? Ты ей вообще когда-нибудь говорил такое?
— Нет, — пробурчал Синцов, отворачиваясь.
— А ты ей предлагал выйти за тебя замуж?
— Нет, конечно. Какой из меня муж?..
— Потрясающе! Значит, жить с ней ты мог, а замуж позвать — надорваться боялся?
— А какое это имеет значение? Эта печать в паспорте? Я же был все это время именно с ней, а не с кем-то…
— Поверь, что для женщины это имеет значение. — Я не переставала удивляться, насколько Синцов и Стеценко похожи в своем упертом мужском шовинизме.
— Сейчас это уже не важно, — сказал Синцов и посмотрел на меня так, что я смутилась. До чего же я все-таки не уверена в себе! Так нельзя. Будь на моем месте Регина, она бы уже на коленях у него сидела. А Синцов продолжал: — Послушай, я говорить-то особо не умею… В общем, не знаю, как и сказать… У меня сегодня есть ключи от квартиры моего приятеля. Это здесь недалеко…
Я заметила, как он сжал в руке бокал, и дотронулась до его плеча.
— Андрей… — сказала я, и вдруг отчетливо поняла, что я не могу так поступить с Сашкой. Если я сейчас поеду с Андреем, я сожгу все мосты. И быть с Сашкой уже не смогу.
— Я понял, — отозвался Синцов. — Нет, так нет. Поехали, отвезу тебя домой.
Я поднялась, так и не пригубив вина. Андрей отставил свой пустой бокал и, резко отодвинув стул, направился к выходу. Я еле успевала за ним.
До моего дома мы доехали молча. Так же молча, Андрей проводил меня по темной лестнице до квартиры, и когда я достала ключи, он развернул меня к себе и поцеловал. Потом на мгновение сильно прижал к себе и отпустил.
— Пока, — сказал он, по обыкновению не глядя на меня. Развернувшись на каблуках, он сбежал вниз по ступенькам.
— Андрей! — крикнула я, свесившись в лестничный пролет. — Подожди!
— Ну что? — отозвался он, не поднимая на меня головы.
— Ты куда?
Он не ответил.
— Что ты будешь делать?
— Напьюсь, — сказал он и хлопнул дверью парадной.
На следующее утро я проснулась от телефонного звонка, причем долго не могла понять, что это за звук, где я нахожусь и какой сегодня день. Мне казалось, что еще не рассвело.
