самое пекло разборок, можно было подождать день-другой, пока утихнет…
Ждать? А Дэвид… Мой мальчик, мое дыхание, моя жизнь! Что с тобой сейчас происходит?! Где ты? Завтра будет ровно неделя, как ты исчез, и я в суете поисков забываю тебя. Перестаю ощущать тепло твоего тела, нежность твоих поцелуев, неумелость твоих ласк!.. Мне казалось, что эти ощущения всегда со мной, и я сохраняю тебя рядом. Но ты отдаляешься от меня в страхе и суете дней, которые падают в прошлое, словно плоские яркие картинки с движущимися фигурками.
Дэвид, боль моя, ну хоть как-то дай мне знать, что с тобой все в порядке, что ты где-то рядом и мы скоро увидимся. Ты специально прячешься от меня, противный мальчишка, чтобы доказать, что ты меня не любишь. Но скоро тебе надоест эта жестокая игра, и ты вернешься ко мне. Я ни минуты в этом не сомневаюсь!
В последние дни, всегда, когда я мысленно начинала разговаривать с Дэвидом, мне становилось себя жаль, жизнь казалась бессмысленной и глупо суетливой. Вот и сейчас на глаза навернулись слезы. Я потянулась за сумкой, чтобы достать салфетку, и увидела, что к машине подошли два молодых негра. Один зашел с моей стороны, другой стал дергать ручку двери со стороны пассажирского сидения. За стеклом ко мне приблизилось лицо, на котором зловеще светились два черных глаза. Парень улыбался, но я понимала, что ничего хорошего от него ждать не приходится. Я торопливо повернула ключ зажигания и тронула машину с места. Они что-то закричали, но я, не обращая внимания, поехала. Затем остановилась и снова посмотрела на тот угол, где в последний раз видела спину Джонни. Меня все это время неудержимо влекло туда, но я обещала Джонни, что дальше того места, где он меня оставил, не поеду. Потому что там, как он сказал, начинался настоящий ад.
Ну что ж, наша прапрапрабабка по имени Ева была изгнана из рая на землю, где, как предполагалось, и был настоящий ад, так что еще одна чернильная клякса на розово-голубой пасторали сотворения мира нас с прародительницей рода человеческого не сделает грешнее. Вперед, Кэтрин, или Катерина, или Катья, или как там тебя еще! Ничего не бойся, грех тебе в помощь!
Мне вдруг стало все равно. Страх исчез, и я плавно перескла границу дозволенного, очерченную Джонни. Передо мной вытянулась прямая пустынная улица, плохо освещенная и ничем, на первый взгляд, не отличающаяся от других бруклинских, по которым я колесила эту неделю. Я ехала по ней, вглядываясь в дома, и пыталась понять, в который из них мог войти Джонни. Опознавательных знаков штаб-квартиры латиноамериканской мафии видно не было, но ведь Джонни мне и не говорил, что едет к главарям мафии. Это мои домыслы. Он почему-то, правда, не рискнул взять меня с собой и пошел один искать Ди-ди, которого все вокруг знали.
Кто такой этот Ди-ди? И почему его так трудно найти? А может быть, Джонни отправился в самую пасть зверя. Мне представилось, что в центре площади, вокруг которой высятся полуразрушенные стены, как где-нибудь в Багдаде, стоит огромное кресло и в нем сидит, словно осьминог, двухголовый Ди-ди, у которого вместо рук и ног щупальцы морского чудовища. И из этих ледяных слизистых сплетений пытается высвободиться бедный Джонни…
Какая глупость лезет в мою башку! Джонни ничего не сказал, кроме того, что идет встретиться с Ди-ди или узнать, где он. В какие двери здесь стучаться, непонятно. Нигде не видно ни души, хоть бы в одном окне горел свет! И вдруг я понимаю, что здесь никто не живет. Эти дома пустые. В некоторых из них выбиты окна, выломаны рамы, стены в черных пятнах от пожаров. Нет, это не ад, это место, где когда-то был ад!
Проехав один квартал, я миную светофор, который непонятно для кого здесь работает, и продолжаю свой путь по кладбищу домов. Пусто, темно, все те же выбитые окна, разбитые лестницы, сломанные двери, следы пожаров и человеческой жестокости. Заброшеное людьми и забытое ангелами место. Грустно. А ведь дома когда-то были красивыми, кто-то радовался в них жизни, здесь рожали себе подобных, за что-то боролись, старели, умирали… А потом сюда пришла смерть.
Еще один перекресток, следующий светофор, чувствуется приближение жизни. Проезжают машины, светятся витринами магазины, в основном парикмахерские, попадаются редкие прохожие. Странно, но в провинциальной Америке очень много парикмахерских, я это уже давно заметила. Даже в бедных кварталах каждый третий бизнес – салон. Вот и здесь тоже, казалось бы, заброшенные и безлюдные улицы, но все равно есть где подстричься и сделать прическу.
Я разворачиваюсь и возвращаюсь к перекрестку. Я не могу уехать с этого места, пока не дождусь Джонни. Мне кажется, что еще минута и он появится, а если уеду, я предам его, брошу одного. У закрытой аптеки, где он меня оставил, стояли те же парни, пытавшиеся открыть мой джип. Они прислонились к машине, занявшей мое место, и о чем-то разговаривали. Я проехала мимо и снова повернула за тот угол, куда ушел Джонни. Я бы все отдала, чтобы увидеть сейчас его высокую фигуру в темной майке и черных джинсах на этой безлюдной улице, которую он назвал адом!
Если ад действительно так же пустынен и так же тих, я ничего не имею против, чтобы оказаться там.
Я чувствую, что схожу с ума. Джонни приказал, если не появится, возвращаться в гостиницу через полчаса. Прошло уже больше часа, и его нет. Значит, надо ехать в гостиницу и ждать его там. С ним ничего не случилось, с ним не может ничего случиться. Он умный, сильный, опытный, он, в конце концов, бывший полицейский. И прекрасно знает тех, к кому пошел. Почему его должны вдруг убить?
Надо прекратить истерику, поскорее убираться из этих мест и благодарить судьбу, что жива и невредима.
Я проехала по темной улице до перекрестка, свернула и двинулась в сторону светящихся улиц…
Через полчаса я уже принимала душ у себя в номере, оставив дверь в ванную комнату открытой, чтобы услышать телефонный звонок. Но телефон молчал.
Я сидела на кровати и с удовольствием ощущала свою чистоту. Как ни странно, но моя лихорадка прекратилась, мне было спокойно. Я просмотрела несколько записок дежурного: звонил Валентин и просил объявиться. Но мне не хотелось ни с кем разговаривать, у меня не было сил обьясняться, оправдываться, придумывать и изворачиваться. Впервые за эти долгие безумные дни мне хотелось тишины. Я должна быть терпеливой, я обязана ждать. Если кто-то меня и не обманет в этой жизни, то это будет Джонни. Я была в этом уверена.
Я накрылась покрывалом и закрыла глаза. Тяжесть сна навалилась на меня сразу. Последнее, что мелькнуло передо мной, это улыбающееся лицо Джонни.
ГЛАВА 42
После неожиданного появления у нее Валентин стал приходить регулярно, несколько раз в неделю, никогда не предупреждая заранее. Между этими встречами она просыпалась и засыпала, придумывая планы мести, но, как только он приходил, Катя терялась, словно они снова были, как в то лето, на даче, забывала обо всем при первом же его прикосновении и, слабея от страсти, отдавалась его ласкам. Он разговаривал с ней по-прежнему слегка насмешливо, от чего хотелось ему грубить, говорить гадости, оскорблять, но обычно никаких серьезных бесед они не вели, вопросов друг другу не задавали, и встречи от этого были короткими и молчаливо-деловыми.
В постели Валентин был нетороплив и внимателен, все говорило о том, что он прошел хорошую школу, но между ними (и это поначалу вызывало у нее недоумение, а затем затаенные раздражение и злость) не было настоящей физической близости. Валентин позволял себя целовать, сам без устали трудился языком, но ей хотелось (и за это она после его ухода казнила себя и ненавидела его) слиться с ним в одно существо, почувствовать боль от обжигающего проникновения, как это было когда- то…
Но он этого избегал, и Катя терялась в предположениях почему. Может быть, боится, что у меня венерическое заболевание? – думала она, но спросить не решалась.
Однажды, приблизительно через месяц после первой встречи, Валентин вдруг сказал:
– Оденься понаряднее, в гости пойдем.
