достигают его стола. Все хорошо в вашем королевстве, товарищ президент, а с отдельными недостатками мы справляемся сами. Конечно, в Думе свили гнездо наши враги-коммунисты, но народ и не мнит себе иного, кроме вас, правителя. Ель Тзын доверчиво зачитывал перед телекамерой заготовленные для него тексты и щедро раздавал людям Сос Кор Цынья генеральские звания и лицензии на льготный экспорт сырья и прочие подковерные блага.
Но в результате маршал сам попал в роковую ловушку: чем ближе день выборов, тем неотвратимей момент истины! Казна пуста, половина бюджета страны — лишь векселя правительства, и уже пять месяцев нет денег на зарплату не только миллионам шахтеров, учителей и строителей, но даже милиции! Если Ель Тзын выйдет на выборы, он узнает правду и либо умрет от разрыва сердца, либо разорвет на части его, Сос Кор Цынья. А потому — никаких выборов! Красно-розовые депутаты Думы вконец обнаглели — 250 голосами против 98 поставили вне закона всю деятельность Президента! Но если Совет безопасности проголосует сейчас за роспуск Думы, а Дума в ответ на это объявит импичмент президенту…
— Все! Пошумели, понимаешь, — сказал вдруг президент. И медленно, с затрудненным дыханием продолжил в разом наступившей тишине: — Это моя вина, понимаешь… что мы в 91-м не уничтожили коммунистов. Нужно было объявить их вне закона и все… А я, конечно, вас пожалел. Да и себя, понимаешь, как-то не с руки вне закона объявлять… А теперь оно и аукается… — Ему было трудно говорить, он явно уставал от этого. И только усилием воли преодолел эту слабость: — Но я их тогда сохранил — я их теперь и раздавлю, понимаешь! — Он сжал в кулак беспалую левую руку. — Будем голосовать. Кто за то, чтобы очистить, понимаешь, это гнездо саботажа от нечисти. Прошу, понимаешь, поднять руки.
Тут президент обвел взглядом большой квадратный стол, за которым сидели члены Совета, и остановил глаза на премьер-министре.
Премьер молчал, насупившись как всегда и глядя в зеленое сукно стола.
— Ну! — требовательно сказал президент. — Ответственность я, понимаешь, беру на себя и сам подпишу указ о роспуске Думы и аресте коммуняк. Кто «за»?
Первым поднял руку генерал Бай Су Кой, министр безопасности.
Вторым — бравый министр пожарной охраны, который год назад обещал президенту за два дня усмирить взбунтовавшуюся южную провинцию Чечня и увяз там со своими пожарниками по сей день.
Через минуту — замедленно или быстро — поднялись почти все руки. Кроме — премьер-министра и министра внутренних дел.
— Вы против? — спросил президент премьера.
— Я воздержался, — ответил тот.
— А вы? — глянул президент на министра милиции.
— Я не могу приказать милиции стрелять по парламенту, — ответил тот, нахохлившись эполетами генеральского мундира. — Это неконституционно…
— Не тебе, а мне судить, что в этой стране конституционно! — прервал его президент.
— Чистеньким хочешь быть? — тут же поддержали президента с противоположного конца стола.
— Нашими руками жар загребать?…
Маршал Сос Кор Цынь тоже подался всем телом вперед и впился взглядом в дерзкого министра. Уже не первый раз этот генерал Ку Ли вставляет ему палки в колеса. Что он там плетет президенту о контратаке коммунистов на Останкино, Белый дом и Кремль? Плевать на их сраные атаки! Он ведь тоже не пальцем делан — час назад он приказал министру обороны слить горючее из всех баков бронетехники в войсках ВДВ. Пешком они пойдут на Москву, что ли? Но и это учетно: уже подняты по боевой тревоге Таманская и Кантемировская дивизии ФСБ, танковая бригада в Теплом Стане и все части Спецназа. И всего шесть минут лету от Чкаловска до Манежа и Охотного ряда — как только президент подпишет указ о введении чрезвычайного положения, Чкаловская эскадрилья десантных «МИ-26» высадит на крышу Думы две сотни штурмовиков «Витязя» и «Каскада»…
— Ладно, помолчите, — оборвал прения президент и обратился к министрам безопасности и пожарной охраны. — Как вы? Справитесь без милиции?
— Ну а чо там? Не Чечня! — сказал министр-пожарник. — Закладываем мину в Думе, говорим, что она чеченская, и под этим предлогом оккупируем здание.
— Да можно еще проще! — предложил Бай Су Кой. — Окружить здание танками и пустить «Дурман» по системе кондиционеров. Они и выскочат из Думы!
У маршала Сос Кор Цынья отлегло от души, но тут в комнату неслышно вошел Ил Ю Шин, щупленький и похожий на грача первый помощник президента, и зашептал что-то на ухо Ель Тзыну.
— Что, что? — удивленно переспросил тот. Послушал быстрый шепот помощника и сказал ему: — Да ты громче скажи. Чтобы все, понимаешь, услышали.
Ил Ю Шин нехотя поднял глаза на присутствующих — он всю жизнь предпочитал оставаться в тени и не любил публичных выступлений. Но теперь деваться было некуда, все взгляды были устремлены на него, и он сказал, буквально выдавливая из себя каждое слово:
— Получена информация из Думы. Там что-то с канализацией. И грязь — ну, то есть вы понимаете, что — течет из всех унитазов. Из-за вони и — ну, как это? — ну, по естественной нужде депутаты вынуждены покинуть здание. Уже сто сорок три разъехались по домам, а остальные — ну, сколько они могут выдержать?…
Последние его слова утонули в облегченном хохоте присутствующих. Члены Совета безопасности хохотали до слез и чуть не падали со стульев — но, конечно, вовсе не потому, что эдакая смешная неприятность случилась в Думе со строптивыми депутатами парламента. А просто радуясь своему освобождению от необходимости соучастия в новом расстреле парламента и начале новой гражданской войны в стране. — Обосрались господа депутаты!
— Обкакались!
— Всю Думу засрали! Ха-ха!
— В такой момент!…
— Н-да… — сказал президент. И вдруг повернулся к Сос Кор Цынью: — Видишь, какая ситуация? Расстрелять обосравшийся, понимаешь, парламент мы не можем! Народ нас не поймет!
И развел руками.
Маршал в бешенстве рванулся к выходу из комнаты.
25
— Костя!!! Пустите меня!! Костя!… — Александра билась в истерике и рвалась из рук Винсента, Робина и Машкова, но они не выпускали ее.
Обезображенный труп крупного молодого мужчины лежал за полосатыми милицейскими барьерами на мостовой Охотного ряда, рядом с ямой, наспех раскопанной как раз там, где еще несколько дней назад шумел под балконом Думы многотысячный коммунистический митинг. Движение по Охотному ряду было перекрыто милицией, и мощные струи воды из пожарных брандспойтов шевелили труп, отмывая его от канализационной жижи, которая, гнилостно булькая, угрожающе вздымалась из свежевырытой ямы и соседних канализационных люков. Насосы «Земстроя», чавкая и урча брезентовыми шлангами, с трудом успевали откачивать эти нечистоты в цистерны земстроевских бетономешалок.
— Это ты!! Ты!! — рыдающая Александра била Машкова кулаками в грудь.
— Да ты что? С ума сошла?! Его в думском сортире утопили, у меня туда и пропуска нет! — Машков, оглядываясь на толпу вокруг, нервно сказал Винсенту и Робину: — Да уведите вы ее на фуй отсюда, истеричку ебаную!
Над трупом стояли трое мужчин в грязных, резиновых и глухих, как у подводников, комбинезонах- скафандрах и еще несколько мужчин в таких же грязных комбинезонах вылезали из канализационных люков по соседству. Это они только что извлекли труп из-под земли, и теперь рабочие водой из брандспойтов смывали с них вонючую жижу. Затем, зажав от вони носы, помогли одному из этих мужчин снять резиновый шлем. Оказалось, что это — Георгий Брух.
— Какое вы имели право перекрыть канализацию в Думе? — тут же подступил к нему крупный кудряво- рыжий помощник Зю Гана.
— Пошел на хер! — отмахнулся Брух, провожая глазами Робина и Винсента, которые почти на руках несли рыдающую и взбрыкивающую Александру в машину.
— Что? Вы… — кудряво-рыжий даже задохнулся от наглости Бруха. — Вы ответите за хамство! Я депутат
