Энгельса, Ленина, Сталина и Большая Советская Энциклопедия. В углу бункера — пирамида автоматов «ППШ» с ящиком запасных круглых дисков. А под бетонным потолком — лампочки в металлической оплетке.
— Тут даже пыли не было, — сказал Брух, первым спускаясь в бункер. — Мы подвели электричество, включили и — пожалуйста! А там еще вторая комната, кухня, туалет, душ. И замурованный вход.
— Думаешь, он тут жил во время войны? — спросил Сос Кор Цынь, следуя за Брухом.
— Нет. Тут вентиляционные люки с фильтрами из гусиного пуха. То есть это бомбоубежище на случай атомного удара. Я думаю, когда американцы сбросили бомбу на Хиросиму, а у Сталина еще не было атомного оружия, он тут же построил себе этот бункер. А потом Маленков или Хрущев его замуровали.
Сос Кор Цынь молча прошелся по бункеру, заглянул в ящики письменного стола и вопросительно посмотрел на Бруха.
— Нет, там ничего и не было, клянусь! — усмехнулся Брух. — Мои рабочие только пуговицы с его мундира стащили. Ну и пару «ППШ», наверное.
— Придется это снова замуровать, — сказал маршал.
— Да вы что! У меня тут туннель…
— Обойдешь! — перебил Сос Кор Цынь. — Нам только не хватает в центре Москвы сталинскую Мекку устроить! Интересно, а выпить тут у него ничего не было?
Брух молча подошел к книжному шкафу, своим ключом открыл навесной замок и распахнул дверную створку. На нижних полках шкафа, под собраниями сочинений классиков марксизма-ленинизма, редутом стояли бутылки старых грузинских вин и армянских коньяков: «Хванчкара», «Киндзмараули», «Арарат». Готовясь к длительному пребыванию в бункере, Сталин не мог, конечно, не позаботиться о спиртном. Брух взялся за бутылку любимого сталинского вина «Киндзмараули» и вопросительно посмотрел на Сос Кор Цынья. Маршал кивнул, он знал толк в этом деле. Брух открыл небольшой выдвижной ящик под нижней книжной полкой, достал пробочник и два граненых стакана. Подул в стаканы, умело открыл бутылку и разлил по стаканам густое темное вино.
— За Родину, за Сталина? — сказал он, поднимая свой стакан.
— Ну ты и сука! — возмутился маршал. — Что у вас за манера такая — все обосрать, даже такой момент!
— У кого у нас? — спросил Брух.
— У евреев! Если б ты знал, какую ты мне операцию сорвал этим думским дерьмом!
— Я??! — изумился Брух. — Коммунисты Думу засрали, а я виноват?
Но маршал смотрел на него молча и словно не слышал этих слов.
— Слушай, — сказал он вдруг, — я все думал: откуда Тан Ель узнала про твоих американцев?
— Какая танель? — не понял Брух.
— Не танель, а Тан Ель, дочка Ель Тцына, — поправил маршал, пристально глядя Бруху в глаза. — Ладно! Я все равно докопаюсь. — Маршал поднял свой стакан: — Попробуем настоящее сталинское… — но вдруг осекся и посмотрел себе под ноги. — Е-мое! Это что?
Под ногами маршала и Бруха пол увлажнился подозрительно вонючей жижей. Оба рискнули глазами по сторонам и только теперь заметили приоткрывшиеся в бетонном полу щели.
Брух еще не успел сообразить, что это такое, как, откинув полог туннеля, в бункер заглянул Машков.
— Ефимыч, атас! — крикнул он Бруху. — Тут автоматика, бля! Аварийное затопление!
Бросив стаканы и брезгливо прыгая по хлынувшей в бункер вонючей жиже, Брух и Сос Кор Цынь побежали к лестнице. Наверху Брух надел респиратор и оглянулся. Видимо, где-то в недрах старых канализационных систем открылись аварийные шлюзы затопления, и теперь этот сталинский бункер быстро заполнялся канализационным дерьмом Российской Думы с плавающими в нем резиновыми презервативами, пачками из-под «Мальборо», женскими гигиеническими тампонами, пластиковыми пакетами голландского табака и рваными полиэтиленовыми сумками с рекламой «Шанели». Вся эта масса, торжествующе булькая, медленно поглотила пирамиду автоматов «ППШ», письменный стол с «Герцеговиной Флор» и бутылкой «Киндзмараули», столик с «Ундервудом», а потом — сталинский китель на вешалке, книжный шкаф с грузинскими винами и сочинениями классиков марксизма-ленинизма и, наконец, сталинский портрет на стене.
— Поздравляю! Демократия победила, — сказал маршалу Сос Кор Цынью брутально-ядовитый Брух.
Часть третья
27
Перелет из сумрачно-холодной зимней Москвы в солнечную Калифорнию размягчает душу и вызывает прилив романтизма даже у таких закоренелых бизнесменов, как Винсент Феррано и Юрий Болотников.
— Oh, God! — говорил Винсент Болотникову, стоя на балконе пентхауса юридической фирмы «Ллойд USA, Ltd.» и с блаженством греясь под солнцем, как кот у печи. — Я не помню, когда я последний раз видел солнце. Как вы живете в вашей стране? Откуда вы можете брать жизненную энергию, если у вас месяцами нет солнца? Посмотри на это! — он показал на небоскребы лос-анджелесского даунтауна и панораму города от пляжей Санта-Моники до киностудий Голливуда и особняков Беверли-Хиллс. — Вот что могут сделать люди, когда они получают солнечную энергию каждый день! Ты можешь сравнить это с московским пейзажем? Каждый раз, когда я возвращаюсь из-за границы, я говорю себе: Винсент, ты самый счастливый сицилийский сукин сын! Ты живешь в лучшем штате лучшей в мире страны, но что ты сделал для нее?
— Грабанул дюжину банков, — усмехнулся Болотников. Он сидел в кресле, с дринком в руках и тоже грелся в живительно-теплых солнечных лучах.
— О нет! — Винсент протестующе поднял руку. — Я никогда не грабил банки. Я делал разные глупости в молодости и отсидел за них, но банки я не брал, нет. И у меня уже давно легальный бизнес, я плачу свои налоги. Но приходит время, когда ты говоришь себе: «Hell, я скоро уйду, а что я оставлю стране, которая дала мне все?» Ведь все эти парки, музеи, университеты — разве они построены на наши налоги? No way! Их подарили городу такие же сукины дети, как я, но только разбогатевшие в сотни раз больше меня. И вообще, кто построил эту страну? Отбросы Европы! Авантюристы, нищие, беженцы от закона и погромов! Разве приличный инженер или врач с клиентурой бежал сюда из Европы два века назад? И ты видишь, что мы построили всего за двести лет? Нет, если я сделаю деньги в России — я имею в виду настоящие деньги, — я тоже подарю городу какой-нибудь музей или парк. Парк имени Винсента Феррано! — мне нравится эта идея…
— Ты очень романтичен, — насмешливо сказал Болотников.
— Господа! — позвал их изнутри Амадео Джонсон.
Винсент и Болотников направились в кабинет Мэтью Ллойда, главы фирмы «Ллойд USA, Ltd.». Ллойд сидел за старинным, диккенсовским бюро с компьютером и кипами документов и папок. Несмотря на британских предков, он был типичный преуспевающим калифорнийцем — моложавый мужчина неясного возраста в промежутке между тридцатью семью и пятьюдесятью, с загаром яхтсмена на крупном лице и фигурой теннисиста. Помимо йельских и гарвардских дипломов, его кабинет был украшен фотографиями хозяина в обнимку со всеми последними президентами США от Картера до Клинтона, а также — с Кристофером, Рубином, Доулом, Гинриджем, Кеннеди, Рокфеллером и прочая и прочая, включая десяток ведущих звезд Голливуда. Судя по тому как скромно держался в этом офисе Амадео Джонсон, Ллойд был не только знаком со всеми этими магнатами американской политики, бизнеса и киноиндустрии, но и сам принадлежал к их клану.
— О'кей, джентльмены, — сказал Ллойд Винсенту и Болотникову. — Поскольку вы прилетели сюда из Москвы, я понимаю, как это смертельно важно для России. И я отложил все дела и сам занялся вашим вопросом. Должен сказать, что, к моему удивлению, я встретил очень сильное сопротивление этой затее. Несмотря на все мои связи с Белым домом, они там категорически против участия нашей команды в русской избирательной кампании. Наше правительство не вмешивается во внутренние дела иностранных государств — вот их позиция. Так во всяком случае это звучало.
— Ясно! — сказал Джонсон. — Опять забздели коммунистов…
Но Ллойд глянул на него таким взглядом, что Джонсон осекся.
