вестибюль так же плотно, как в часы пик заполнен вокзал Гранд-Централ в Нью-Йорке. Боже, кого здесь только не было! Афганцы в чалмах, австрийцы в тирольских шляпах, стильные итальянские бизнесмены, африканцы в платьях, раскосые монголы, русские спекулянты, гэбэшники в штатском и милиционеры с востока, делегация рязанских ткачих в жутких платьях еще сталинской эпохи, старые русские эмигранты из Канады, дети-инвалиды из Чернобыля, делегация сестер-католичек из ФРГ, беженцы-месхи из Ферганы…
И над всей этой толпой плыли, сталкивались и смешивались в единый вокзальный гул мегафонные голоса гидов, орущих своим группам на разных языках:
— Дети Чернобыля! Не расползайтесь! Автобус в больницу отходит через пять минут!
— Mister Krugly from Australia!…
— Экскурсия в Кремль!…
— Представители бастующих шахтеров Воркуты! Подойдите к администратору!…
Крепко держа японку за руку, я пропорол этот базар плечом и вытащил ее на улицу, как игла вытаскивает нитку из плотной ткани. У подъезда к нам тотчас ринулась ватага таксистов:
— Taxi? Please, taxi!
— Сколько до центра? — спросил я по-русски.
Они тут же остыли, но, глядя на японку, сказали нагло:
— Двадцать долларов!
— Че-го? — протянул я возмущенно, поскольку хорошо помнил, что отсюда до центра должно быть не дороже трех рублей.
Но японка, уловив слово «доллар», уже полезла в свою сумочку!
— Vadim, I have money [Вадим, у меня есть деньги]… — И в туже секунду маленькая, но стремительная, как праща, фигурка мелькнула мимо нее, вырвала сумочку и помчалась вперед без оглядки, как в спринте.
— Стой! — я рванулся следом, но мальчишка на ходу бросил сумочку своему приятелю, который, оказывается, бежал параллельным курсом. Я резко свернул за тем, но он бежал явно быстрей меня, да и утренний самогон сказывался на моей скорости. Расстояние между мной и юными ворами неумолимо увеличивалось, и они уже вот-вот должны были свернуть за угол, когда меня вдруг обогнала высокая спортивная фигура в белой теннисной рубашке. Буквально в несколько мгновений этот теннисист догнал мальчишек, одним ударом сбил с ног заднего пацана, а ногой уже достал второго в спину и тут же влепил ему безжалостную пудовую оплеуху. А потом…
Я никогда не видел, чтобы так остервенело били подростков — пусть даже уличных воров. Эти двое тринадцатилетних мальчишек только закрывали головы руками и уползали по грязному асфальту, а наш спаситель бил их ногами, не давая подняться. Стоило одному мальчишке встать на четвереньки, как этот спортсмен опрокидывал его ударом кулака или ноги, словно щенка. И бил без разбора — по головам, по почкам, по ребрам…
— Хватит! Кончай! Стоп! — закричала ему, подбегая.
Но это не помогало, он продолжал бить их с остервенелостью безумца. Я схватил его за плечо и закричал по-английски:
— Enough! Enough!
— Let them go! Let them go [Оставьте их]! — кричала у меня за спиной испуганная японка.
Спортсмен оставил окровавленных мальчишек, повернулся к нам и, не глядя на меня, протянул японке ее сумочку.
— Пожалуйста, — сказал он ей по-русски. — Извините…
— Спасибо, — я взял у него сумочку и тут же подхватил японку под локоть, потому что на ее мертвенно-белом личике были теперь только глаза — расширенные до смертельного ужаса.
— You are an animal! Animal [Вы зверь! Животное]! — задушенным голосом выкрикнула она спортсмену.
И потянулась за своей сумочкой:
— I wanna give them my money [Я хочу дать им денег].
— Извините… — твердил ей спортсмен по-русски, на вид ему было лет двадцать пять, не больше.
Я хотел увести японку прочь, но она выхватила у меня сумочку и стала открывать ее дрожащими от истерики руками:
— I wanna give them money!
— Я ничего оттуда не взял, клянусь! — испуганно сказал ей спортсмен по-русски, и я понял, что они никогда не поймут друг друга.
— Let's go [Пошли]! — сказал я японке, но она выхватила из сумочки пачку долларов и дернулась к окровавленным и уползающим по тротуару подросткам.
И тогда я просто схватил ее в обхват, оторвал от земли и понес через проспект Мира к стоянке такси. Но японка болтала в воздухе ногами и кричала мне в истерике:
— Put me down! I wanna give them money! Put me down [Отпустите меня! Я хочу дать им денег! Отпустите меня]!!!
Какая-то машина взвизгнула тормозами буквально в метре от нас, за ней загудел автобус и весь поток нетерпеливых московских машин. А от станции метро на нас зырились два ряда кавказских спекулянтов цветами, таксишники и какие-то тетки с плакатами «Долой КПСС!» и «Руки прочь от Гдляна и Иванова». А японка продолжала болтать в воздухе ногами и кричать:
— I wanna give them money! Put me down!!!
— Shut up [Заткнись]! — рявкнул я на нее, и она замолкла.
Я поставил ее у такси, придерживая одной рукой, а второй рукой открыл дверцу машины и буквально швырнул японку на заднее сиденье. Потом сел рядом с ней, сказал шоферу по-русски:
— Поехали!
— Куда? — спросил он лениво.
— В центр, в АПН.
— А сколько заплатишь?
— Десятку.
— Мало, — сказал он.
— И пачку «Мальборо».
— Вот это разговор! — он сразу ожил и включил двигатель.
Я повернулся к японке:
— Никогда не открывай сумочку на улице! Понятно?
И вдруг она разрыдалась:
— I'm sorry! I'm sorry! Excuse me, Vadim!…
— All right, all right… — смягчился я. — I've never seen a furious Japanese woman. It was quite interesting [Я никогда не видел взбешенной японской женщины. Это было любопытно].
— Но зачем он так зверски избивал их? Зачем?
— Я думаю он гэбэшник.
— Правда???… Следит за мной или за тобой?
— Этого я не знаю. Может быть, за нами обоими…
— КГБ! Конечно, КГБ! — вдруг по-русски сказал спереди водитель, видимо, уловив в нашем разговоре знакомое слово «КГБ».
Я опять обратил внимание, на какой бешеной скорости — вдвое превышая московский лимит — мы несемся по проспекту Мира. И еще — с какой наглостью тут водят машины: подрезая друг друга без всякого сигнала, обгоняя, резко виляя из стороны в сторону и просто врезаясь в поток. Только в странах третьего мира, да еще в Бостоне, знаменитом своей бескультурной ездой, можно встретить таких водителей.
Но я не стал обсуждать с шофером ни его езду, ни эпизод с гэбэшником возле гостиницы «Космос». Потому что как минимум половина московских таксистов — тоже стукачи КГБ. Я только невольно оглянулся назад, впервые ощутив странное чувство незримой слежки. Вчера вечером нас без проверки пропустили в таможне, сегодня этот «спортсмен» избил мальчишек, которые нас обокрали, и еще извинялся за их воровство…
