— Братцы, ну его на х… — это кино! Давайте выпьем за встречу!
— Миша, — говорю я Михаилу, — когда ты переехал в Москву?
— Шесть лет назад, пригласили на Центральное телевидение.
— А Лариса с тобой?
— Конечно! Мы ждем тебя вечером.
— Вадим, послуссай! Как ты думаесс, фильм «Ссестьдесят анекдотов из эпохи Бресснева» моссет пойти на Западе?
— Гениальная идея! — говорю я, — А что у тебя с зубами?
— Слуссай, вот один анекдот: Мусс приходит домой с бутылкой водки и пряссет ее в туалете…
— Заткнись, Толстяк, со своими анекдотами! — кричат сбоку. — Давайте выпьем! Вадим, а ты слыхал, что вся гласность началась с нас? Это мы на съезде кинематографистов устроили первый демократический переворот и разгромили все министерское кино! И, кстати, твоего «друга» Павлаша просто выгнали!
— Лева, — говорю я Толстяку — Сколько у вас стоит поставить зубы? Пару тысяч рублей? Но ведь это всего сто долларов! Я дам тебе сто долларов…
— Перестань! — отмахивается он. — У меня есть деньги — я завтра полуссаю аванс…
— Вадим, — перебивает Семен, — а ты знаешь, что первый в Москве вечер в честь дня рождения Солженицына был у нас, в Доме кино?!
— Петя, посситай ему письма сскольниц о твоем фильме! Ну, посситай, сего тебе стоит! — Толстяк достает из кармана газетную страницу и читает сам: — «Поссему я буду проституткой. Письмо уссеницы восьмого класса. Дорогая редакция! Сегодня я в ссетвертый раз посмотрела фильм „Интердевосска“ и хоссу сказать вот ссто. Хотя в этом фильме нас пугают, ссто если стать проституткой, то моссно разбиться на массине „Волва“, то лиссно я такой смерти не боюсь. Луссе умереть в своей „Волве“, чем в Ссернобыле или в Сумгаите. И вообссе, проститутка — это единственная в нассей стране профессия, которая не помогает коммунистиссеской мафии править страной. Конессно, и проститутки платят налоги — ссвейцарам в гостиницах, сутенерам и рэкетирам. Это оссень правильно показано в кино. Но на эти деньги никто не вторгается в Афганистан, не унисстоссает Байкал и не строит дасси для генералов. А налоги от всех других профессий идут прямо в Кремль, и на них ссивутвсе партийные нассальники. Но я не хоссу кормить их своим трудом. Поэтому я твердо рессила стать валютной проституткой. В насеем классе все девосски со мной согласны, только не у всех внессность подходяссая. С приветом, Галя Н.» Ну? — Толстяк аккуратно сложил газеты. — Теперь ты видиссь, ссто ты был неправ? Твой фильм назывался «Зима бесконессна», а она не бесконессна, она была всего 72 года!
— Братцы, — говорю я, хмелея. — А может быть, где-нибудь в Госфильмофонде чудом уцелела копия моего фильма? А?
— Спроси у Эдуарда. Эд, ты же председатель комиссии по реабилитации фильмов. Скажи ему.
Эд действительно стал большим боссом в Союзе кинематографистов, особенно после того, как его комиссия вырвала из небытия несколько дюжин картин, запрещенных цензурой, в том числе широко известный теперь на Западе фильм «Комиссар».
— Вадим, — говорит мне Эд со вздохом — Я знаю, что это больно, но… Мы нашли 12 фильмов, запрещенных при Хрущеве и Брежневе. И даже два фильма, запрещенных еще при Сталине. Но твоего фильма нет, они его просто смыли. Вот, я взял, чтоб тебе показать… — И он достал из кармана какой-то конверт.
— Что это? — спросил я. — Это о твоем фильме. Читай.
Я открыл конверт и вытащил сложенный вчетверо бланк рязанской фабрики по производству кинопленки. На бланке было напечатано крупным шрифтом советской пишущей машинки «Москва»:
АКТ No12/457
Согласно приказу Министра кинематографии тов. Павлаша Б.В., 9 января 1979 года весь видео— и звуковой материал фильма «Зима бесконечна» производства ленинградской киностудии «Ленфильм» был подвергнут обработке на регенерацию серебра. В результате этой обработки было получено 479 кг целлофана и 320,7 грамма серебра, которые оприходованы кинофабрикой. Директор фабрики Колядный Р.З
Главный технолог Годунов И.П
Бухгалтер фабрики Сиротина О.П
Я читал этот документ, и последние капли надежды, которую я лелеял одиннадцать лет эмиграции, испарились в моей душе. Мне стало пусто и горько, как женщине после аборта.
— Н-да… — сказал я. — Где я был 9 января 79 года? В Италии я был, вот где! В Рождество заработал на мойке машин семьсот тысяч лир и поехал смотреть Венецию и Капри. А в это время… Фильм стоит два года жизни, а осталось триста граммов серебра. Ладно, давайте выпьем! Но почему водка теплая? Пусть нам принесут лед.
— Ты с ума сошел! — сказала Мира, жена Пети. — Откуда они возьмут лед?
— Что значит «откуда»? — удивился я. — Из холодильника.
— Вадим, не выпендривайся! — сказал Семен. — Ты все забыл! Если у нас в ресторане попросить лед, можно запросто получить от официанта по морде.
— Действительно, брось эти буржуазные штучки, — добавил Петя. — Пей так.
Я пристально посмотрел на них — разыгрывают, что ли? Но Петя уже выпил водку теплой, и Толстяк — тоже, и даже Мира. А уж Мира у нас всегда была светской дамой, пить водку теплой не в ее стиле.
— Слушай, Петя, — сказал я. — Ты же сегодня самый знаменитый в России режиссер! Неужели ты боишься попросить у официантки лед?
— Я не боюсь, но лучше не связываться… — сказал он смущенно.
Но я хорошо помнил, что Пете и раньше не хватало советской наглости, и потому сам повернулся к возникшей поодаль официантке:
— Девушка! Можно вас на минуту?
— Чего вам? — бросила она издали и через плечо. Ей было лет двадцать, хмурая брюнетка с высокой грудью и круглыми вишневыми глазами. Поверх белой кофточки и короткой, выше колен, юбки на ней был кружевной передник с большим карманом.
Я жестом позвал ее к нашему столику. Она приблизилась с явной неохотой, глядя на меня настороженно, как на классового врага.
— Как вас звать? — спросил я.
— Катя. А что? — сказала она с вызовом, демонстрируя, что никаких вольностей не допустит.
— А вы можете подойти поближе?
— Ну, могу… — она сделала еще два шага.
— А еще ближе? Пожалуйста!
— А в чем дело?
Тут я открыл свою заплечную сумку, в ней еще оставалось несколько сувениров из того набора, который я провез через таможню с помощью Роберта Макгроу. Не глядя, я вытащил из сумки две пачки колготок, коробочку женской косметики, набор фломастеров и пачку с женскими презервативами. И все это баснословное по советским стандартам богатство молча положил в большой карман ее передника.
— Ну зачем это? — покраснела официантка, не в силах отказаться от таких сокровищ.
— Дело в том, Катюша, — сказал я, — что я десять лет не был в России. Сегодня — мой первый день. А ты первая красивая русская девушка, которую я встретил. Но этот праздник души я не могу оскорбить теплой водкой, понимаешь?
— Но у нас нет холодной…
— А лед?
Она посмотрела мне в глаза, словно решая, что же я делаю — пытаюсь ее закадрить или действительно прошу только лед к водке?
— Пожалуйста! — сказал я. — Ради нашей встречи! — Она вздернула плечиком и пошла на кухню. Но было в ее походке уже что-то иное — не солдатский шаг советской официантки, а чисто женское покачивание бедрами.
— Ну, ты даешь! — сказала Мира. — Ты еще не забыл, как кадрить официанток?
— А в Америке ты себя тоссе так ведесс? — спросил Толстяк.