— Если бы в Америке я положил официантке в карман пачку презервативов, я бы точно схлопотал по морде, — сказал я.
— Старик, — сказал мне Семен. — Если тебе нужны в Москве колеса, я к твоим услугам. И, кстати, тебя ждет сюрприз — я езжу на твоей машине.
— То есть как это? — не понял я. 15 лет назад у одного отбывающего в эмиграцию еврея я купил его «Жигули». Машине уже тогда было три года, а, уезжая, я продал ее кому-то, но не Семену.
— Помнишь, ты продал ее одному узбеку с «Научфильма»? — сказал Семен. — Так вот, он через год купил себе еврейскую жену и уехал по израильской визе. А машина осталась его дочке. Но еще через год и она вышла замуж за еврея-отказника, и, представь себе, они тоже уехали! А машина перешла еще к кому- то. Короче говоря, оказалось, что твоя машина приносит удачу, и теперь на нее очередь. Я ее шестнадцатый владелец, пятнадцать предыдущих уехали! Авось, мне тоже повезет…
— Тебе — нет! — грубо сказал ему Толстяк.
— Почему? — спросил Семен, его большие голубые глаза потомственного раввина посмотрели на Толстяка с укоризной.
— Потому что те пятнадцать рессили уехать и уехали. А ты восемнадцать лет только говорисс, ссто ты завтра уезссаесс. Пари на коньяк, ссто ты будесс ездить на его массине до погромов!
— Неужели погромы все-таки будут? — спросил я, уводя разговор от больной для Семена темы. Действительно, 18 лет назад он первый среди моих знакомых сообщил мне «по секрету», что через месяц подает документы на эмиграцию. С тех пор из СССР уехало полмиллиона евреев, а Семен все подает документы «через месяц».
— Я нашел в своем почтовом ящике листовку-предупреждение: «Жиды, убирайтесь из России! В день крещения Руси мы устроим вам кровавую баню», — сказал Михаил. — Но праздник Крещения прошел, а погромов не было. Говорят, они перенесли погромы на 14 августа.
Тут из кухни появилась Катя с подносом на плече. На подносе стояла ваза со льдом, а рядом с вазой — запотевшая бутылка «Столичной». Вся наша компания дружно зааплодировала. А Катя поставила на наш столик вазу и бутылку «Столичной»
— Это вам от хозяина ресторана, — сказала она мне. — Он спрашивает, можно ли ему с вами поговорить?
— Конечно, можно!
Через минуту коренастый черноволосый мужчина лет тридцати пяти в джинсах, фартуке и при тяжелой золотой цепочке на шее подсел к нам за столик, и я тут же взял у него интервью. Он сказал:
— Рэкет? Ну, конечно, есть! Ко мне сюда два раза приходили с «пушками», забирали все деньги. Пришлось нанять охрану — вон, видишь, «шкафы» — И показал на двух высоких и широкоплечих парней, которые сидели за столиком возле двери на кухню.
— А если опять придут с «пушками», будет перестрелка?
— Нет, больше не придут.
— Почему ты так уверен? Я слышал, что Москва поделена между рэкетирами на районы, но дележка еще не кончена, мафии воюют друг с другом.
— Ко мне уже не придут. Мои ребята с ними договорились.
— То есть, ты платишь налог?
— Ну, конечно! Иначе меня бы уже не было в живых. А вообще, я скоро сваливаю на Запад. Вся семья давно там, а я десять лет сидел в отказе, потому что в армии служил в ракетных войсках поваром. Я им говорил в ОВИРе: ну, какие я знаю военные секреты? Я ваших ракет в глаза не видел, я на кухне кашу варил! Рецепт солдатской каши — тайна? А теперь они мне говорят «Извините, это была ошибка, ваша секретность снята». А десять лет жизни они у меня отняли.
— Смотрите, Рустам идет! — вдруг сказал Толстяк.
— Где? — резко повернулся я.
— Вон, за окном, выссел из Дома кино. Он ссе теперь народный депутат!
Я вскочил на подоконник, измазывая брюки в жуткой пыли, и заорал на всю Вторую Брестскую.
— Рустам! Руста-ам!
Рустам Ибрагимбеков — знаменитый советский драматург, автор трех дюжин популярных пьес и фильмов, секретарь Союза кинематографистов и член советского парламента — стоял перед Домом Кино в толпе среди каких-то людей с плакатами «Долой советско-фашистскую судебную систему» и «Вся власть- народу!» Близоруко щурясь, он оглянулся на мой крик, но не увидел меня издали. Тридцать пять лет назад мы с ним учились в одной школе, в параллельных классах и вместе удирали с уроков в кино на бельгийский фильм «Чайки умирают в гавани».
— Рустам! Это я, Плот! — крикнул я ему свою школьную кличку.
И вот он заходит в ресторан степенной походкой члена советского парламента и мужчины весом в сто восемьдесят килограммов.
— Старик, — говорит он мне, совершенно не удивляясь этой встрече — Нам надо потолковать. Я руковожу советско-американской киноинициативой. Мы уже запустили несколько совместных проектов, один фильм будет ставить в Голливуде Никита Михалков, после «Очи черные» у него там карт-бланш. А я читал в Америке твои книги, и мне кажется, что одна из них годится для совместной постановки.
— А у вас есть валюта? — сказал ему Толстяк.
— У нас есть рубли, а валюту… Будем искать иностранных партнеров, — ответил ему Рустам и повернулся ко мне:
— Ну?
— Fine! — сказал я. — Если найдете валюту, я готов! А что происходит в Доме кино? Что за толпа с плакатами?
— А ты не знаешь? — удивился Рустам. — Сейчас в Москве идет сессия Верховного Совета СССР, но сегодня суббота, перерыв в заседаниях, и мы арендовали на два дня Дом кино для своего заседания. Московская группа депутатов. Вы там, на Западе, называете нас «группой Ельцина», но это неправильно. Мы создаем сейчас межрегиональную группу депутатов, западные журналисты тут же обозвали это оппозицией в советском парламенте…
Только тут я вспомнил, что вчера в венском аэропорту Дэнис Лорм, наш вундеркинд-колумнист из Вашингтона, как раз говорил мне о заседании «ельцинской группы». А теперь оказывается, что мой школьный приятель — член этой первой в истории СССР легальной парламентской оппозиции!
— И все это происходит в Доме кино? — сказал я. — Сейчас?!! И Ельцин там?
— Конечно, но сегодня заседание уже кончилось, а завтра продолжится с девяти утра.
— Рустам, я должен там побывать!
— Не думаю, что тебя пустят, старик…
— Я буду там завтра утром! — вдруг заявил я с хмельной уверенностью — не то мой успех у Кати- официантки придал мне самонадеянности, не то вторая бутылка водки, от которой уже оставалось на донышке.
— Это будет анекдот, если ты туда попадесс! — сказал Толстяк, автор будущего фильма «60 анекдотов из эпохи Брежнева». — Пари на яссик коньяка, ссто тебя туда не пустят!
— Ну, зачем пари? — струсил я в последний момент. — Я попробую. Рустам, а ты не сможешь меня провести?
— Я завтра приеду только после трех, у меня с утра встреча с бельгийским телевидением, — ответил он и добавил с проницательностью профессионального кинодраматурга: — По-моему, ты уже закадрил официантку.
— С чего ты взял?
— Я сюда заходил пару раз, и меня всегда заставляли ждать по часу и отвратительно кормили. А тут не успел я сесть, как она, не спрашивая, принесла мне прекрасный шашлык и даже гурийскую капусту! Чем ты ее охмурил?
— Родина, старик, знает своих героев, — сказал я скромно.
Через полчаса, расплачиваясь с официанткой, я сказал ей:
— Катюша, послезавтра я улетаю в Ленинград, а оттуда — в Таллинн и — гуд бай, Россия, Но если я приеду сюда еще раз, как мне тебя найти? — и прямо посмотрел в ее юные вишневые глазки.
