— Жаль… — и он сразу потерял интерес к моей персоне.
Но после короткой паузы вдруг смерил меня пристальным взглядом:
— А сколько тебе лет?
— Полсотни уже, — усмехнулся я.
— Небось, еще баб тр…?
— Ну-у-у… — произнес я смущенно, эти темы мы раньше не обсуждали со своими профессорами.
— Конечно, тр…! — он вздохнул: — А я уже нет. Не могу! — и, обреченно разведя руками, повернулся и ушел к буфетной стойке.
Глядя ему в спину, сразу ставшую какой-то старо-сутулой, я вдруг подумал: Господи, неужели и я в его годы буду думать только об этом?
Допив отвратительно теплый абрикосовый сок, я вспомнил про усача, который минуту назад зырился на меня из-за соседнего столика. Однако усача уже не было в буфете, и я пошел обратно в зал, собираясь найти Марину Князеву и узнать у нее, почему Москву накачивают войсками. Но и Марины уже не было на том месте, где она раньше стояла. Я обвел глазами ряды народных депутатов, и вдруг… вдруг мой взгляд наткнулся на профиль человека, которого невозможно спутать ни с кем. Гдлян! — сразу подумал я и замер на месте. Боже мой, это же Тельман Гдлян!
Тут я должен остановиться. Правда, как говорит Исаак Башевич Зингер, «без любовной истории нет литературы», а как раз в этой главе никакой любовной истории нет, но тем не менее я должен тормознуть фабулу именно в этой главе. Потому что в моих «Гэбэшных псах» и «Кремлевских лисах», написанных и опубликованных на Западе еще в 1982-1983 годах, то есть даже до появления в прессе имен Гдляна и Иванова — в этих романах два выдуманных советских следователя тоже проникают в партийно- коррумпированную пирамиду власти и расследуют махинации и аферы Юрия Чурбанова, Галины Брежневой, кремлевских и республиканских министров. Иными словами, то, что я сочинил, вдруг реализовалось в жизни, в деле Гдляна и Иванова мои выдуманные литературные герои стали реальными людьми! И, как вы понимаете, мне было до жути интересно сравнивать этих реальных следователей с теми, кого я писал восемь лет назад. Но чтобы вот так, запросто, на второй день пребывания в Москве увидеть их живьем! — об этом я, собираясь в поездку, даже не мечтал…
Гдлян сидел в шестом ряду, в самой середине ряда. Его загорелый лысый череп сливался с крутым лбом и бликовал в свете рампы. А его медальный армянский профиль хорошо читался на фоне высокой бархатной спинки кресла. Стоя в проходе, я открыл свой блокнот и быстро написал:
'Уважаемый господин Гдлян!
Если у Вас найдется пара минут для автора книг «Гэбэшные псы» и «Кремлевские лисы», я буду Вам очень признателен.
Вадим Плоткин'
Сложив эту записку вчетверо, я надписал крупно «Гдпяну» и послал по ряду. Записка пошла по рукам, я ждал. Вот он получил ее, вот развернул, читает. И маленькая худенькая брюнетка лет сорока, сидящая рядом с Гдпяном, наклонилась к нему и читает тоже. А потом они оба поворачиваются ко мне, иа лице у женщины изумление, даже рот открылся в немом вскрике. А Гдлян вдруг встает прямо посреди речи очередного оратора, выходит из ряда и берет меня под локоть:
— Пойдем покурим.
Мы выходим в фойе. Здесь, у лестницы, на длинном столе, расставленном кавказским мужчиной и русской женщиной, лежат большие черно-белые фотографии Гдляна, Иванова, Ельцина и рядом — куча денег.
— Может, вы подарите мне одну из ваших фотографий? — говорю я Гдляну.
Он подходит к столу и спрашивает у мужчины и женщины, сидящих тут:
— Что это такое?
— Это «Комитет защиты Гдляна и Иванова», Тельман Хоренович, — говорит женщина. — Мы собираем пожертвования.
Я вынимаю из кармана несколько долларов, бросаю их в общую кучу, но Гдлян перехватывает мою руку:
— Вы что! Мне еще не хватало «иностранной поддержки»! — Мы отходим, садимся в кресла, закуриваем.
— Что вас интересует? — спрашивает Гдлян.
— Все! — говорю я и чувствую, как мои губы расплываются в идиотской улыбке.
Гдлян смотрит на меня с недоумением, я объясняю: — Понимаете, Тельман, я нахожусь в дикой ситуации. Ведь я вас выдумал. Вас и Иванова. Восемь лет назад, когда вы еще и не начали свое «узбекское дело», я написал роман о следователях, которые распутывают дела партийной мафии. А семь лет назад в «Кремлевских лисах» я описал, как эти следователи ведут дело Галины Брежневой, сочинил ее допросы и даже цифры «левых» доходов брежневской семьи. Самое поразительное, что когда в прессе были опубликованы суммы взяток, присвоенных Чурбановым, они почти совпали с моими! Пожалуйста, не обращайте внимания на идиотское выражение моего лица — я просто не могу поверить, что сижу с человеком, которого выдумал…
На смуглом, медально-черном лице Гдляна появилась горькая усмешка:
— Вы писали свои романы о героях-следователях, а перед вами сидит следователь — «преступник». Я не читал ваших книг, но слышал о них. Что вас интересует? Вы будете брать у меня интервью?
— Нет, — говорю я, еще не в силах убрать с лица улыбку самодовольного автора. — Мне просто интересно слушать, как вы разговариваете, видеть, как вы курите, усмехаетесь. В моем романе вы некурящий…
Тут я вижу, что мое самоупоение начинает его раздражать — ему сейчас не до лирики. Я беру себя в руки и задаю «серьезный» вопрос:
— В какой фазе находится ваше дело сегодня?
Он тут же преображается, говорит четко, как диктует:
— У нас отняли дело, которому мы отдали шесть лет жизни. Вот уже несколько месяцев другие следователи — следователи из КГБ — разрушают это дело, выламывают из него доказательства и меняют показания свидетелей, чтобы спасти от правосудия членов мафии, которые еще у власти. От меня хотели отделаться или откупиться — это уж как посмотреть, — предлагали мне должность генерального прокурора Армении. Я отказался. Сейчас против нас ведется служебное расследование, нас травит пресса, а нам не дают возможности публично ответить на обвинения. Мое выступление на съезде народных депутатов не состоялось, вся пресса получила команду не упоминать наши имена иначе как в негативном смысле. Комиссия Верховного Совета под руководством Роя Медведева расследует нашу «деятельность». Вы знаете, кто такой Рой Медведев?
— Знаю, историк. Автор книг о Сталине, Хрущеве, Брежневе, Андропове…
— Верно. Завтра у нас решающий бой — в восемь вечера нас вызывают в эту комиссию на ковер. Мы требуем вернуть нам дело, пока оно не уничтожено окончательно. Если мы проиграем, это значит, что партийный аппарат сворачивает гласность, что вся перестройка кончилась.
— Смогу ли я узнать результаты этого заседания?
— Запишите мой рабочий телефон…
Я вспомнил улыбку, с которой Ельцин дал мне свой телефон, и сказал:
— Мне Ельцин тоже дал свой телефон. Но я не уверен, что дозвонюсь.
— Ко мне дозвонитесь, — сухо сказал Гдлян. — Я или Иванов всегда в кабинете. Мы вас примем. Это недалеко отсюда, пять кварталов вниз по Горького. Благовещенский переулок, 10, следственная часть Прокуратуры СССР. Завтра нас не будет, мы будем на комиссии. А послезавтра, первого августа…
Тут к нам подошла та самая маленькая и худенькая брюнетка, которая сидела в зале рядом с Гдляном. Мы встали с кресел, она протянула мне руку:
— Татьяна Колягина. Я слышала вашу книгу по «Би-Би-Си». Скажите, как вы могли еще тогда знать цифры взяток, которые получал Брежнев, Чурбанов и все остальные?
Я повернулся к Гдляну:
— Теперь вы видите, что я не зря улыбался. Ей-богу, нам есть о чем поговорить.
— Вот и приходите послезавтра, во вторник, — сказал Гдлян явно потеплевшим тоном.
