— Я не пользуюсь. Держу все в голове.
— Тогда зачем вам магнитофон?
Я улыбнулся:
— Сам не знаю. Подарить?
— Нет, не надо, — по-волчьи усмехнулся майор.
— Он кому-то отдал свои блокноты, кто прошел уже, — услужливо сказал таможенник.
— Конечно, отдал, — согласился майор, — Но не обыскивать же теперь весь корабль! — и посмотрел мне в глаза: — Ну, что ж, господин Плоткин! Проходите. На этот раз ваша взяла.
Я медленно сложил вещи в чемодан, закрыл крышку и посмотрел на входную дверь — Ани не было.
Я поднял свой чемодан, махнул рукой гидше Оленьке и вышел на пристань.
Хотя накрапывал дождь, наши — почти все — стояли на открытой верхней палубе «Георга Отса», махали мне руками.
А рядом с дверью морвокзала, под козырьком навеса, уже стоял все тот же майор таможенной службы, курил. Увидев меня, он произнес негромко и в сторону: — Надеюсь, вы понимаете, что я только выполняю приказ. Я промолчал — что я мог ему сказать? — Мне нравятся ваши книги, — вдруг сказал он. — Я их тут часто изымаю при досмотре. И коллекционирую. Поверьте мне, через пять лет их напечатают в России.
Я посмотрел на его волчий профиль и — вот что значит писательское честолюбие! — этот профиль уже не казался мне волчьим.
— Спасибо, — сказал я и пошел с чемоданом к трапу. Встревоженный моей задержкой, Барри Вудстон встретил меня на палубе:
— Что случилось?
— Ничего.
— Тебя проверяли?
— Да.
— Что-нибудь забрали?
— У меня ничего нет.
Потом Барри показал мне каюту, где был сложен весь наш багаж. Я открыл чемодан, достал куртку- дождевик, набросил ее на плечи и, оставив чемодан в каюте, поднялся на верхнюю палубу.
Вопросительный взгляд Мичико встретил меня сразу, в упор.
Я улыбнулся и обнял ее за плечи:
— Спасибо, партнер!
— Вадим! Мичико! — позвали нас остальные, толпясь у бортовых поручней, чтобы сфотографироваться на фоне Таллинна. Мы присоединились к ним, я стал у поручней между маленькой Мичико и гигантом О'Хагеном и, позируя нашим фотографам, сунул руки в карманы куртки-дождевика. Там были какие-то бумаги, но я не обратил на них внимание. Может быть потому, что Мичико почти тут же отвела меня в сторону и сказала:
— Я должна тебе признаться. Я была твоим партнером с первого дня, еще из аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке.
Я изумленно посмотрел на нее.
— Yes, — сказала она. — Я постоянный автор Tokyo Readers Digest, и это была моя идея послать тебя в Россию проверить гласность. А я поехала, чтоб прикрыть тебя. Если бы с тобой что-то случилось…
— Ты бы написала сенсационный материал, как меня отравил КГБ. Пользуясь моими пленками, заметками. Да? — спросил я и вспомнил, как она наблюдала за мной в шереметьевской таможне, а потом встретила в вестибюле «Космоса» и фотографировала с генералом КГБ Быковым в АПН…
— Ну, может быть… — сказала она уклончиво. Но вдруг прямо глянула мне в глаза: — А ты бы возражал?
— Нет. Это лучше, чем быть отравленным просто так, без рекламы, — согласился я.
— Если бы они тебя арестовали, я бы организовала кампанию в твою защиту, — сказала она.
— Thank you, — сказал я. — Мы остались друзьями?
— Конечно.
Тут «Георг Отс» зашумел двигателями, и по его стальному туловищу пошла мелкая дрожь. Стоя у перил под моросящим дождем и глядя на Таллинн, Мичико вдруг сказала:
— Знаешь, я буду скучать по России. Когда мы ехали из Ленинграда в Таллинн, все пели американские песни, вся наша группа. А я смотрела в окно и думала про русских. У этого народа такая музыка! Такие композиторы! Такие писатели! Чайковский, Толстой, Достоевский… И такая ужасная жизнь… Разве такой народ не может иметь лучшей жизни?
Слушая ее, я машинально вытащил из кармана куртки то, что там было — какой-то сложенный вдвое конверт. Этот конверт был мне незнаком. Я открыл его, вытащил содержимое — два листа бумаги, скрепленные металлической скрепкой.
— Что это? — спросила Мичико.
— Еще не знаю… — ответил я и стал читать.
'УВАЖАЕМЫЙ МИСТЕР ПЛОТКИН! Листая в архиве Ваше дело, я наткнулся на письмо, которое попало к нам пять лет назад и может Вас заинтересовать. Посылаю Вам копию. Желаю всех благ.
Генерал госбезопасности Быков'.
А второй лист был фотокопией части письма, написанного явно женской рукой. Это было лишь то место, которое хотел предъявить мне генерал, а все предыдущие и последующие строки были, по-видимому, закрыты при фотокопировании. Я прочел:
«…и месяц жили в Иерусалиме. Илья тогда совсем сошел сума по Лизе Плоткиной. И пока ее муж сочинял свой очередной романчик, он возил ее по Израилю. А спустя семь месяцев у них, я имею в виду — у Плоткиных, родилась в Америке дочка. Хотела бы я посмотреть, на кого эта дочка похожа…»
Наверно, что-то стало с моим лицом, потому что Мичико сказала, как вскрикнула:
— Что случилось? Что в этом письме?
— Ничего… — сказал я, сжал в кулаке письмо и швырнул его за борт.
— Что с тобой? Скажи мне! Что случилось?
Я посмотрел ей в глаза:
— Мне нужно выпить. Пошли в бар.
В баре я залпом выпил двойную порцию водки и заказал еще.
— Ты меня испугал, — сказала Мичико. — Ты стал такой белый, как будто тебя действительно отравили. Что было в этом письме?
— Это не для Tokyo Readers Digest.
— Я не стану об этом писать, клянусь!
— Ты помнишь твою легенду про обезьяну. Как его звали?
— Сон Гоку.
— Я получил такой же урок, как он. Они хотят, чтоб я знал, что я у них на ладони.
— Кто они?
— КГБ.
— Ты можешь объяснить подробней?
— Нет! — сказал я и выпил еще рюмку водки. — Но я в гробу их видал!
— Я не понимаю, — сказала она, потому что я дословно перевел это русское выражение на английский. — Кого ты видел в гробу?
Я не успел ответить, потому что по радио вдруг сказали.
— Mister Vadim Plotkin from International Press. Please come to the second desk immediately! — и повторили по-русски с финским акцентом: — Мистер Плоткин из Международной Прессы. Пожалуйста пройдите на вторую палубу немедленно!
— Могу я пойти с тобой? — спросила Мичико. Я пожал плечами и пошел на вторую палубу. Там, у трапа, стоял помощник капитана, кутался от дождя в плащ.
— Вы мистер Плоткин? — спросил он. — Кажется, да…
— Похоже, кто-то хочет повидать вас, — и он кивнул на причал в сторону морского вокзала.
И только тут я увидел, что оттуда идут по морскому пирсу Аня и майор таможенной службы — тот самый,
