рукояти своих мечей.
Капитан решил, что, скорее всего, смерть его близка. Мало утешения доставляло ему понимание того, что Повелительница призвала и клинки, и чары, чтобы расправиться с ним. Даже входя в Долину Туманов, капитан не боялся так, как сейчас.
Его чувства немного притупились, когда они прошли Через двойные огромные ворота, а потом вышли на тропинку, взбиравшуюся на утес, слева от входа в долину. Тут в скале были вырублены ступени. В сумрачном свете, стараясь не споткнуться, капитан так и не смог разглядеть, какие существа вырезаны на этих ступенях. К тому же он сомневался, что ему это нужно или полезно знать.
В сумрачном свете долина ничего особенно собой не представляла. Две стены гор вытянулись среди теней, чьи синие и пурпурные оттенки выглядели противоестественными. Над головой с первобытной яростью сверкали звезды, в то время как на закате уже потухли последние лучи солнца. Над долиной собирался туман, и повсюду протянулись серые усики, поднявшиеся в танце и кружении, извивающиеся, словно живые существа.
Капитан понял, что его подвели к входу в огромный, давно разрушенный храм, чьи стены и алтари для жертвоприношений остались нетронутыми временем. Огромная и ужасная магия этого места оставалась тут до сих пор, преследуя неведомые цели, ради которых и было создано это место.
Махбарас, выйдя на свежий воздух, задрожал не просто от холода. Он обрадовался, когда тропинка свернула в пещеру, а пещера оказалась в туннеле, вырубленном в скале, окружающей долину. Факелы высвечивали их путь, и дважды они замечали рабов-полулюдей, присматривающихся к огням.
Снова капитан обрадовался, что света слишком мало, чтобы он смог подробно рассмотреть этих существ. Но, кажется, это были женщины… Он был уверен, что одно из существ точно женщина, далеко уже не молодая. Разглядев это, Махбарас отвернулся, пытаясь унять спазмы рвоты.
Это не понравилось бы Повелительнице.
Тошнота отступила, лишь, когда Махбараса ввели в маленькую тесную комнату. Ее каменные стены закрывали гобелены с вытканными архаическими фигурами драконов и гигантских птиц. В центре помещения горела жаровня, согревавшая воздух намного сильнее, чем ожидал капитан.
Повелительница сидела на шелковой подушке в своей обычной позе, скрестив ноги. Подушка же лежала на стуле, вырезанном из единого куска ведийского тека. Показывая, что он не боится, Махбарас стал разглядывать фигуры, вырезанные на стуле. Но резьба потрясла его намного сильнее, чем он ожидал. На стуле были вырезаны животные, птицы и твари, имевшие форму людей, но слегка от них отличавшиеся. Тут не было ничего столь же тривиального, как люди-змеи Валузии, которые выглядели бы среди этих чудовищ существами почти естественными.
Махбарас знал, что заведенный порядок требует, чтобы он ждал, пока Повелительница сама не заговорит с ним так, словно она была королевой или чем-то вроде того. Он также знал, что такой обычай позволяет Повелительнице спокойно сидеть и изучать тех, кто пришел к ней, сколько она пожелает, словно змее, созерцающей особенно сочную птичку.
Собрав всю силу воли, Махбарас стоял спокойно, так же как семь дев, до тех пор, пока Повелительница, наконец, сама не заговорила:
— Один из твоих воинов приглядывался к девам с желанием, как мужчина приглядывается к женщине.
Капитан как можно изящнее склонил голову, словно извиняясь. Похоже было, что Повелительница сошла с ума. И так как капитан-то не был безумцем, он решил дать Повелительнице сказать больше, прежде чем начать возражать.
Колдунья молчала. Капитан стал подозревать, что Повелительница просто испытывает его храбрость, и пообещал сам себе, что пройдет любой тест, который она устроит ему.
Наконец Повелительница вздохнула. Одета она была в одежды, выполненные из цельного куска тончайшего шелка, столь тонкого, что Махбарас видел ее груди, приподнимающиеся при каждом вздохе. Он отвел взгляд, пытаясь думать о чем-то другом, и снова склонил голову.
— Ты не хочешь узнать больше о том, что случилось, хауранец? — спросила Повелительница.
Ее голос звучал, словно великолепный стальной клинок, разрезающий единый кусок добротного шелка. Видимо, Повелительница считала, что должна вызывать раболепное почитание.
— Я хочу узнать все, что моя Повелительница решит рассказать мне, и рискну прибавить, что, чем больше, она расскажет мне, тем скорее мы разрешим недоразумение.
— Единственно возможное решение — смерть солдата, который нанес оскорбление. Никакое другое не подходит.
Капитан выжидал, пока не понял, что ожидать милости после такого приговора — все равно, что ждать от горных отрогов, или от ястребов, кружащихся в вышине. Какое-то чувство подсказало ему, что попытка оспорить решение Повелительницы — пустое дело.
— Меньшего наказания было бы достаточно, а мы сохранили бы воина…
— Нет меньшего наказания, которое могло бы быть достаточным в глазах богов.
«Каких богов?» — удивился капитан не слишком-то почтительно, но вслух ничего не сказал.
Повелительница могла и не пожелать ответить на такой вопрос. Ведь она давно смешала собственные желания с желаниями богов — такое порой случалось среди могущественных смертных. Да и капитан мог бы не оказаться здесь, если бы его не изгнали из родного города.
— Я чту и богов, и вас, моя Повелительница, — сказал капитан. — Но если подумать…
— Глаза открывают путь душе. Душа твоего воина коснулась девы.
Подобного Махбарас не слышал ни от одного из священников, но он давно уже перестал ожидать от колдуньи каких-то логичных поступков.
Гнев Повелительницы за непослушание, без сомнения, смешался с разумными мыслями о том, насколько она нуждается в Махбарасе и его людях. Однако даже ее едва сдерживаемый гнев не мог заставить капитана забыть о своих обязанностях. Иначе Эрмик тут же попытался бы занять его место.
Более того, Повелительница (которая редко была неверно информирована) могла знать о появлении среди людей Махбараса шпиона и о том, что ему покровительствуют повелители Хаурана. Она могла решить, что шпион как более гибкое орудие лучше подходит для должности капитана.
Но со стороны Повелительницы такие мысли были бы глупостью, Махбарас никогда не слышал, чтобы ведьмы оказались глупее обычных людей.
— Тогда назовите мне имя этого человека. Я отдельно допрошу его и представлю вам.
— Его имя — Данар, сын Араубаса. Мои девы уже забрали его. Вина его доказана, так что нет надобности в дальнейших допросах. Я вызвала тебя сюда из вежливости, чтобы ты не удивился, узнав, что случилось с одним из твоих воинов. Я только спрошу тебя: хочешь ли ты стать свидетелем его гибели или нет?
На мгновение капитан задумался. Стоило ли еще задавать Повелительнице вопросы? Данар был молодым, учтивым и по всем статьям любимчиком женщин. Если он смотрел с желанием на женщину — деву, старую каргу или богиню, то лишь потому, что она точно так первой взглянула на него! Но это не могло спасти Данара. Скорее всего, провинившаяся дева была осуждена точно так же, как молодой воин.
Значит, Данара казнят… Но как? Зарежут, как жертвенную овцу, или дадут возможность уйти, как подобает воину? Никаких больше почерневших и гниющих языков, едва двигающихся, чтобы молить о смерти… Капитан решил спасти душу Данара, если не сможет спасти тело.
— Ладно. Я соглашусь со всем, что вы скажете, но при одном условии. Хочу один на один поговорить с Данаром, сыном Араубаса, и попробовать образумить его перед смертью, хотя у меня нет полной уверенности, что мне это удастся.
Махбарас рискнул взглянуть прямо в глаза Повелительнице. Впервые он заметил карие пятнышки в ее сверкающих золотом зрачках. Слабые тени лежали под великолепно очерченными бровями.
Будь это какая-нибудь другая женщина, капитан сказал бы, что эти глаза выглядят бездонными… С Повелительницей Туманов даже в мыслях надо быть осторожным, как осторожна няня с безумных псом.
— Своей гордостью и узами, связывающими меня с Туманом, я дарую тебе эту привилегию, если к тому времени Данар будет еще жив.
Слова Повелительницы прозвучали откровенно двусмысленно, но Махбарас, как человек, не раз водивший слонов, на которых восседали правители, решил, что больше спорить не нужно. Он кивнул и сделал ритуальный жест хауранцев, который означал, что кровью клинком клянется выполнить свой обет.
Потом он выпрямился.
— Данар, скорее всего будет еще жив, если я отправлюсь к нему прямо сейчас. Вы позволите? Повелительница кивнула. Молча подняла она руку, и девы собрались вокруг капитана, чтобы проводить его.
Конан ехал на север впереди пятидесяти Зеленых плащей. Фарад и Сорбим ехали рядом с ним. Они не спускали глаз со своего предводителя. В десяти шагах справа от киммерийца ехал Хезаль с тремя избранными Зелеными плащами. Туранцы охраняли своего предводителя.
— Конан, — крикнул Хезаль через разделяющее их пространство. — Что ты сделаешь, если я не разрешу тебе ехать дальше на север?
— Я вспомню мудрого капитана, который сказал, что «если» — слово для священников и писцов, а не для воинов.
— Да, я помню, что сказал этот мудрый капитан, поучая юного киммерийца, который с тех пор и сам стал мудрым капитаном.
— В самом деле. Я в долгу перед тем капитаном за науку, — сказал киммериец, и в голосе его зазвучали угрожающие нотки. — Перед тобой я тоже в долгу?
— Тот капитан выучил и меня, и это — другая причина, чтобы ты хорошенько подумал, прежде чем что-то делать. Я веду людей, которые, как и я, должны знать, насколько могут доверять тебе.
Конан
