немного передохнуть.
— Я разговаривала с Омиэлой.
— Я так и понял, — отозвался Конан. — Тебе можно говорить о том, что она тебе рассказала?
— Можно, или, по крайней мере, я считаю ее разрешение само собой разумеющимся. Но тебе ни к чему знать все, что она сказала. Омиэла болтлива, как любая другая старуха или колдун.
Конан изобразил на лице гримасу притворного ужаса:
— А она и старуха, и колдунья. Как ей вообще удается ясно выражать свои мысли?
— У нее это получается нечасто, — ответила Бетина. — Но я могу передать тебе, что она хотела сказать. Она говорит, что в долине сражаются Жизнь и Смерть.
— И чем же эта долина отличается от любого другого места, где существует жизнь? Смерть же приходит ко всему живому, или, во всяком случае, мне так кажется, и существует повсюду…
— Как же тебе это объяснить?
— Покороче и пояснее. Нам скоро нужно будет двигаться дальше.
— Ты тоже хочешь жениться на мне, чтобы мог мне приказывать?
— Ты хочешь иметь двух мужей?
— Если это будут ты и Фарад…
— Я польщен… Но сейчас мы спешим. Рассказывай.
— И у Смерти, и у Жизни в долине есть воплощения. Если их оставить в покое, они общими усилиями уничтожат долину и двинутся дальше, норовя снести все на своем пути. А если их свести вместе, они поглотят друг друга.
— Так значит, все, что нам нужно, — это помочь встретиться воплощению Смерти с воплощением Жизни и убежать от греха подальше?
— Полагаю, да. Но как это сделать, Омиэла не объяснила.
— Пустяки, лишь бы она сделала это, когда будет нужно, — отмахнулся Конан. — А то здесь больше не останется никого в живых, чтобы выполнить ее указания.
Бетина выслушала слова киммерийца не дрогнув.
У бойцов Махбараса едва хватило времени привести в порядок свои не очень густые ряды, прежде чем до них добрались убегающие девы. «Нет, сказать так — значит проявить несправедливость к некоторым из дев и к некоторым из женщин», — решил Махбарас. Они отступали, а не бежали, пытаясь оставаться впереди толпы беглецов, но сохраняя порядок, не выпуская оружия из рук.
Вот бегущая за ними толпа — это другое дело.
Иногда казалось, что само небо завывает, словно сошедшее с ума живое существо, и в эти мгновения Махбарасу хотелось заткнуть уши. Он не смог бы расслышать крика беглецов, даже если бы те орали ему прямо в ухо, а он к тому же старался держаться от них на расстоянии.
Беглецы были всех возрастов, от младенцев до седобородых старцев, и обоих полов. Большинство казались одетыми в то, что успели схватить. Ни у кого не было с собой съестных припасов, если не считать хлебных лепешек и луковиц.
«Прокормить их без пахотных земель долины будет нелегкой задачей, моя Повелительница. Но они твои подданные, и ради тебя я сделаю то, что должен сделать».
Среди беглецов было очень мало безобразных полулюдей, созданных колдовством Повелительницы для выполнения самых тяжелых работ. То ли их забрал Туман, то ли перебили жившие по соседству с ними настоящие люди, то ли их погубила собственная слабость, но этой ночи большая их часть так и не пережила.
Махбарас не стал горевать о них. Он лишь надеялся, что смерть их была по большей части безболезненной.
Менее приятной оказалась встреча с несколькими отрядами мускулистых вооруженных евнухов. Они держались заносчиво, и Махбарас знал, что, если дать им хоть малейший шанс, они станут нападать на других беглецов и как шакалы отнимать последнее, что осталось у людей. Он уже сталкивался с такой породой людей и обращался с ними грубо, отдавая приказы, подкрепленные клинками наемников.
Махбарас шагнул навстречу первым трем вооруженным евнухам.
— Стой! Сдать оружие! — Он не то чтобы крикнул, но отдал приказ достаточно громко, чтобы его расслышали, несмотря на шум. Неведомые силы в небе в этот момент завопили громче обычного, поэтому ему пришлось дважды повторить приказ.
— А ты кто такой, чтоб отдавать приказы? — огрызнулся самый рослый из троицы.
— Капитан Махбарас, — ответил капитан.
Верзила обнажил меч. Махбарас выхватил свой еще быстрее. Острие клинка капитана уперлось в горло здоровяку, прежде чем тот смог поднять клинок и занять боевую позицию.
Крестьянин уставился на острие, чуть-чуть покалывающее ему кожу, и сглотнул.
— Э… а после я смогу получить свой меч обратно?
— Когда мы…
Снова вой с неба заглушил слова капитана. Казалось, над ними низко пролетело что-то огромное и черное, похожее на тучу и завывающее голосом обезумевшего дракона.
— Это меч какой-то девы! — завопил чей-то голос позади Махбараса. Тот обернулся, отведя взгляд от верзилы, который тем временем сделал выпад и чуть не рассек Махбарасу щеку.
А затем капитан дрался одновременно и с верзилой, и с обезумевшей девой, твердо решившей отомстить за свою подругу. Все беглецы пустились бежать; все, кто мог двигаться, как вооруженные, так и безоружные, потоком хлынули вперед, разъединяя бойцов и не обращая внимания на мелькающую в воздухе сталь.
В этой сумятице дева лишь пыталась следить за тем, что творится у нее за спиной, да и Махбарас с верзилой делали то же самое. Воительнице это не слишком удалось, и верзила рассек ей шею шальным ударом. В следующий миг меч Махбараса пронзил ему горло, и он упал рядом с женщиной.
Капитан посмотрел на павшую деву, проклял все, за исключением Повелительницы, но позволил себе несколько недобрых мыслей и о ней. Ему никогда не забыть этой ночи безумия. Она всегда будет между ними, когда они будут лежать в объятиях друг друга. А затем из долины раздался самый громкий вопль, который слышал капитан за свою жизнь, словно сами горы корчились в предсмертной агонии, так же как звезды, воздух, вода и все живое, находящееся в пределах досягаемости сорвавшейся с цепи магии. Это был крик безумия, и Махбарас увидел это по лицам стоявших рядом с ним воинов и дев.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть этого кошмарного зрелища, разворачивающегося перед ним. Когда же он открыл глаза, то был по-прежнему жив, и по долине гремело лишь эхо этого вопля.
Но он остался один, за исключением убитых и слишком измотанных, чтобы бежать.
Махбарас остался один и теперь никому ничего не был должен, кроме Повелительницы. Теперь он может отправиться к ней, обнять ее и вынести из этого преддверия ада.
У Махбараса возникла смутная мысль, что, возможно, в нем тоже угнездилась частица безумия, раз он подумал так. Его наемники по-прежнему живы, так же как девы и беглецы. Он мог сделать для них больше, чем для Повелительницы, если та еще жива.
Именно мысль о ее смерти и заставила, наконец, Махбараса войти в долину. В голове у него не осталось ничего, кроме этой мысли. Если колдунья умерла, то он должен найти ее тело, прежде чем его найдет кто-нибудь другой.
С мечом в руке капитан Махбарас, спотыкаясь, спускался в Долину Туманов по тропе, где совсем недавно пробежала Повелительница.
Ворота в долину стояли открытыми настежь, когда Конан привел к ним своих спутников. Из них лился поток людей, ошалелых, оборванных, зачастую раненых и сплошь шатающихся от усталости, полуодуревших от страха.
Конан со своей кучкой воинов даже не пытался остановить этот поток. Да, в общем-то, и не желал, если Повелительница Туманов станет королевой без подданных, то у нее и наемников не останется, тогда киммерийцу не придется сражаться с ними.
Конан гордился победами, которые одержал благодаря своей силе и уму. Но он не настолько гордился ими, чтобы отказаться от победы, преподнесенной судьбой.
Среди бегущих из долины были вооруженные мужчины, а иной раз и вооруженные женщины. Некоторые из мужчин выглядели похожими на подобравших оружие мародеров, решивших нажиться на несчастье других. Другие, включая женщин, носили доспехи и походили на остатки отступающей армии.
— Эти женщины — девы Повелительницы, — негромко сообщил Бамшир. — А воины в доспехах — наемники Махбараса. Я знаю некоторых из них.
— Ты видишь Махбараса?
— Пока нет. Он наверняка сбежит последним. Даже если его воины разбегутся, он не оставит Повелительницу, — добавил еще тише Бамшир. — Он любил ее, это всем известно. И, по-моему, она тоже его любила.
Конан попытался не разинуть рот от удивления. При мысли о любви к колдунье холод пробрал киммерийца до костей. А мысль быть любимым колдуньей — ну, он-то уцелел, после того как им увлекались всякие опасные женщины, но человек, игравший в любовные игры с ведьмой, должно быть, любил опасность еще больше, чем киммериец.
— Тогда давай поищем вашего капитана, и, наверное, когда мы найдем его, то отыщем и Повелительницу.
Конан пошел первым, а Фарад, Бетина и Бамшир последовали за ним через ворота Долины Туманов.
Махбарас смутно сознавал, что земля у него под ногами трясется. Но он не замедлил шага и даже не сбился с него. Он бежал как человек, который остановится, лишь упав замертво; который, если земля под ним провалится, упадет, встанет и опять побежит.
У него никого не осталось за спиной. Все его мысли устремились в лежащую впереди долину. Он думал о Повелительнице.
«Жива ли ты еще? Подай мне знак, если жива!»
Он знал, что кричит, требуя этого знака, словно ребенок, требующий вторую тарелку овсянки. Ему было наплевать. У него больше не осталось стыда, да Махбарас никогда и не стыдился своей любви к колдунье.
Смутно он
