схватился за стойку, чтобы не упасть.
Последняя кружка бельгийского пива была явно лишней. Еще и потому, что он уже потерял счет барбитуратам.
Очки сидели криво, но ему было лень их поправлять. Дон снял со спинки стула только что купленный бархатный пиджак и, дождавшись, пока бармен отвернется, нащупал в кармане звезду – на месте ли? Все же он был не настолько пьян.
За часы, проведенные в баре, Дон сделал несколько попыток прочитать выгравированные на звезде надписи. Он попросил у бармена ручку и в скверном освещении, которое почему-то принято называть интимным, зарисовал отдельные знаки – по крайней мере те, что ему удалось различить. Нильс Стриндберг прав – здесь нужен микроскоп или, по крайней мере, лупа. Набор бессмысленных закорючек, что-то из области абстрактного искусства. Короткую записку, адресованную Камиллу Мальро, он даже не вынимал из кармана. Он помнил ее наизусть.
Врата закрылись. Норвежские слова почему-то настроили его на сентиментальный лад. Надо бы покончить со всем этим и передать звезду Эберляйну. И тогда наверняка все его проблемы со шведским правосудием решатся сами собой.
Несколько недель за решеткой… подумаешь, должны же они в конце концов понять, что перед ними совершенно невинный человек, по чистой случайности оказавшийся у мостков Эрика Халла. К тому же в тот роковой момент этот невинный человек был… как бы это сказать… не совсем адекватен.
Вот именно. Дон остался доволен формулировкой. Не совсем адекватен. Этот невинный, хотя и не совсем адекватный человек никакого отношения к убийству Халла не имеет. Осудить невинного – такого в Швеции произойти не может. Это грех.
Но тут в его памяти возник странный звук, будто кто-то высморкался, и он вспомнил усатого полицейского в Фалу-не. Этот звук заставил его полезть в сумку и достать оттуда несколько капсул пентобарбитала. Сентиментальное настроение как рукой сняло – не надо принимать скоропалительных решений, и уж во всяком случае не сегодня вечером. К тому же он был уверен, что полагаться на немцев не стоит. Из этого никогда ничего хорошего не получалось. Еще чего – полагаться на немцев.
Бармен не столько помог ему выйти, сколько вытолкал на улицу. Дон побрел, спотыкаясь, к отелю «Старый Том». Черный, с легким коричневатым отливом бархатный костюм, как ему казалось, сливается с ночью. И он, Дон, даже не сливается с ночью, нет… он как бы часть этой ночи! Вот именно – часть ночи. Я – часть ночи, подумал Дон горделиво. Я вхожу в освещенный зал, и там становится темно.
Он шел мимо стрельчатых погашенных окон Лакенхалле и чувствовал себя человеком-невидимкой. Вышел на Гроте Маркт и посмотрел на высокий узкий фасад «Старого Тома». Сначала ему показалось, что владельцы отеля ни с того ни с сего затеяли ремонт, и из каких-то соображений именно ночью. Межоконный проем на четвертом этаже был помечен белым крестом.
Он протер глаза – белый крест медленно двигался по стене. Дон решил, что это галлюцинация, – барбитураты плохо сочетаются с крепким «Стелла Артуа». Но подобных галлюцинаций у него никогда не было.
Он подошел поближе и понял, что у галлюцинации есть руки и ноги. На пятнадцати-, а может, и двадцатиметровой высоте кто-то в блузке и широких светлых брюках медленно передвигался по откосу. Он понял, кто это, но не хотел верить своим глазам, – падение казалось неизбежным.
На подгибающихся ногах Дон побежал к уличному кафе у входа в отель – ему пришла в голову сумасшедшая мысль окликнуть Эву и предложить спуститься вниз, хотя, как это можно сделать, у него не было ни малейшего представления. Снизу стена казалась совершенно гладкой.
Дон уже почти добежал до дверей отеля, как на откосе, позади адвоката, появилась какая-то тень. Тонкая фигурка в блестящем комбинезоне с поразительной скоростью двинулась по тому же откосу. Ловкость движений напоминала паука, спешащего к своей жертве по воздушным переплетениям паутины.
Эве как раз удалось добраться до следующего окна. Дон прижал руки ко рту, чтобы не испугать ее своим криком.
Внезапно она потеряла равновесие. Сейчас упадет, с ужасом подумал Дон, и у него закружилась голова. Ему представилось, что падает он сам.
Но в последнюю долю секунды тоненькая фигурка в почти танцевальном па изогнулась и ухватила адвоката за руку, которой та беспомощно крутила в воздухе в поисках опоры.
Теперь Эва висела на руке своего спасителя, как рыба на крючке. Для того это вроде бы и не составляло труда – фигурка, казалось, была привинчена к кирпичной стене фасада.
Эву враскачку втащили на откос. В этот момент она его заметила и замахала рукой – уходи! Дон услышал отчаянный крик, но Эва тут же исчезла в открывшемся, как по волшебству, окне.
На Гроте Маркт вновь стало тихо, словно бы минуту назад здесь и не происходила эта жуткая сцена.
Снаружи остался только крошечный человек-паук. Он, очевидно, увидел Дона и начал быстро спускаться по фасаду. Дон смотрел как завороженный. И лишь когда пауку осталось преодолеть последние три этажа, Дон понял, что надо бежать.
Он повернулся и побежал, задыхаясь и проклиная пиво и барбитураты. С Ресельстраат свернул на Бухстраат… перед глазами у него маячила туристская карта Ипра. Снова налево, крошечный переулок у канала, через Грюнпарк.
Он зажмурился и, сопровождаемый истерическими сигналами мчащихся машин, перебежал четырехполосную Удстредерлаан.
Остановился только у парковки на той стороне улицы, где стояли ярко раскрашенные туристские автобусы. Здесь он в первый раз позволил себе оглянуться. Его тут же ослепили фары идущих машин. Постепенно он убедился – его никто не преследует.
Дон трусцой побежал по направлению к южной части города, локтем придерживая свою сумку, словно это был бесценный талисман, сохранивший ему жизнь.
Примерно через час он был на товарном терминале Ипра. Еще даже не начало рассветать. Пригнувшись, прошел под шлагбаумом. В будке сторожа по-прежнему никого не было.
Приседая, перепрыгивая через рельсы и то и дело спотыкаясь, он думал, сколько времени пройдет, прежде чем адвокат выложит все, что знает о товарном вагоне на седьмом пути.
Но другого выхода не было.
Ярко-зеленый вагон «Грин Карго» так и стоял на том самом седьмом пути, освещенный желтым светом прожектора. Увидев черный логотип, Дон испытал такое облегчение, словно вернулся домой после долгого и опасного путешествия.
Слава богу, ключ он не потерял. Дон слегка раздвинул двери, забрался в узкую щель и поскорее заперся. Остановился, пытаясь отдышаться. Постоял немного. Резкая команда на фламандском языке в репродукторе заставила его вздрогнуть. Где-то совсем рядом свистнул маневровый локомотив.
Он протиснулся по мазонитовому коридору и открыл замаскированный вход в купе. На ощупь добрался до выключателя.
Все было точно так, как в момент их ухода: незастеленная койка, на тумбочке – включенный ноутбук. На ковре остались следы его сапог. Он снял их и тяжело опустился на койку, спрятав лицо в руках.
Он не мог избавиться от назойливого видения – Эва Странд отчаянно крутит рукой, пытаясь найти равновесие. И под конец – еще более отчаянный взмах: беги, Дон!
И сразу исчезла – ее втащили в темный гостиничный номер.
Он пробежал пальцами по клавиатуре компьютера. Дисплей моргнул пару раз и ожил.
При каждом движении звезда Себа в его кармане холодно покалывала грудь. Он покосился на сумку – неисчерпаемый источник фармакологического равновесия. Но сейчас у него не было времени. Больше всего ему хотелось броситься на койку и закрыть глаза. Желательно – навсегда. Но вместо этого он подвинул к себе компьютер.
