…Я думал, что попал в темную комнату, но очутился в Промежуточном Мире. Ва-ль-Кадар, День, определяющий судьбы. Нострадамус из Флоренции увидел День, который решил судьбу державы.
Увидел – но не смог предотвратить.
3
«Фигура» – огромная, черная, вся в блестящей смоле, выросла, словно из-под земли. Мы как раз выезжали из небольшой рощи, и дю Бартас, обогнавший меня на несколько шагов, не успел даже остановиться.
– Ха! Пане паланковый, так до нас гости!
Пятеро – длинноусые, чубатые, с пистолями, заткнутыми за красные кушаки. Правда, медвежьих шкур, дырявых сорочек и босых пяток на этот раз не было. Усачи щеголяли в шароварах, татарских сапожках и долгополых безрукавках-черкесках. Кровные кони, привязанные к подножию смолянистой вышки, лениво жевали траву.
– То добридень, панове! Ба-а! А это кто такой важный? Никак, поп латинский? Прячься, хлопцы, сейчас кадилом навернет!
…Брат Азиний как раз этим утром скинул татарский халат и надел сутану. Что и говорить, вовремя!
– Ой, любим мы ксендзов, ой, любим! А это кто еще?
Ухмыляющиеся усатые физиономии уставились на невозмутимую панну Ружинску.
– То цапля, – уверенно заявил один. – Убей меня Бог, цапля!
– Да какая то цапля, дурень! – возмутился другой. – То качка!
Лицо панны зацной начало наливаться густой кровью. Увы, это было только начало.
– Дрофа!
– Свербигузка!
– Пане паланковый, рассудите!
– Тихо! – высокий плечистый здоровяк неторопливо поправил кушак, огладил усы. – То хомяк, хлопцы!
В ответ ударил дружный гогот.
– Хомяк! Хомяк пожаловал! Да еще в жупане! Да постолы надел!..
– Ах, хлопы, пся крев!
Синие глаза вспыхнули гневом. Испуганно заржал конь. Маленькая королева, лаской спрыгнув с седла, бросилась на обидчиков.
– Тикай хлопцы, задерет!
Но не тут-то было. Двое успели подпрыгнуть и уцепиться за доски «фигуры», еще двое отскочили в сторону, но один, тот самый, что помянул цаплю, все-таки попался.
– Хлоп! Хлоп! – маленькие твердые кулачки ударили в подставленную спину. – Подлый хлоп! Мугырь загоновый!..
– Рятуйте! Рятуйте! Панотца зовите, помираю! – вопил избиваемый, но «хлопцы» лишь посмеивались в густые усы.
Мы с шевалье переглянулись. Он покосился на эфес верной шпаги, но я покачал головой. Кажется, панночка и сама разберется.
– Вот тебе, вот тебе, сиволапый! – кулачки яростно молотили в могучую спину. Наконец, силы иссякли, и панна Ружинска, тяжело дыша, отступила на шаг.
– То может, пышна пани еще почешет? – вежливо осведомился усач. – А то год в бане не мылся!..
Все стало ясно. Я подождал, пока «пышна пани», синяя от бешенства, вернется к нашему маленькому отряду, приподнял шляпу, кивнул:
– Добридень, панове! То хороша служба, сидячая да лежачая?
Это была сторожа – последняя перед Сичью. До Микитина Рога оставался пустяк – миля по узкой, избитой копытами дороге. Я поинтересовался, не требуется ли особый пропуск, но старшой – пан паланковый – заверил меня, что на то и вольности запорожские, дабы всех на Сичь пускать. Кроме «пышной пани», понятно. Ей дальше ворот хода не будет, иначе «товарищи войсковые» сильно испугаются.
Об этом я и сам слыхал. Днепровские черкасы играли в мальтийских кавалеров. Порт-Ройял носил монашеский клобук.
Вначале я удивился. Затем растерялся. Потом – снова удивился.
Бог весть, что я ожидал увидеть – то ли многобашенный замок, ощетинившийся стволами гармат, то ли пристань, полную черных парусов, а может быть, табор, кишащий одетыми в золото корсарами.
Запорожская Сичь! Даже в Кастильских Индиях о ней слыхали. Еще бы! Кто еще в Европе осмеливался скрестить клинок с турецким ятаганом! Сожженные Варна и Синоп, пограбленные предместья Истанбула, разоренный Крым. А теперь еще и разметанная по степи и болотам польская гусария, гетьманы, связанные, словно бараны, и прикованные к пушкам, осажденный Львов и захваченный с лихого налета Бар.
Богатыри, степные лыцари – они же кровожадные чудища с тигриными клыками.
Чингиз-ханы!
И что я увидел?
