Спелись, умники!
– Налейте еще! – попросил я.
…У-у-у-у-ух!
– Бред этих фанатиков – Мора, Колокольца, Бэкона – величайшая опасность для человечества! – тут же подхватил сьер Гарсиласио. – Знаете, я против произвола, но король Генрих был прав, когда отрубил голову Мору. Только делать это надо было раньше. Вы со мной согласны, господин магистр? Всех этих, прости Господи, «утопистов» я бы отправлял на плаху!..
…Пошел, поехал – по кочкам, по кочкам! Теперь ему уже, выходит, головы подавай? Растет мальчик!
Третий ковшик я налил себе сам.
…Ы-ы-ы-ы-ых!
Закусить бы! Да на столе – один таракан. Рыжий. Впрочем, и он в щель спрятался. Почуял!
Сьер римский доктор закончил с плахами и перешел к веревкам. Но я уже не слушал.
Пусть его!
– Пан Адам густо «михайлики» опрокидывает! – усмехнулся пан канцелярист, переходя на родной русинский. – Сразу видно, каких пан кровей! То пану профессору Риверо не в пример!
Еще бы! «Пан профессор» только губы в ковшик тычет! Зато болтает!..
– То не налить ли нам пану профессору еще оковитой?
Черт возьми! Первая здравая мысль за весь разговор!
«Михайлик» – доверху. Жалкое сопротивление сьера еретика сломлено.
…Краснеет, синеет, кашляет, задыхается, зеленеет…
Будет знать!
– То Бог с ними, с политиями этими, – вздохнул пан канцелярист, дымя люлькой и с сожалением поглядывая на мучения сьера Гарсиласио. – Сии политии мне еще в коллегии Киевской изрядно надоесть успели. Пришел я сказать, что пана Адама знакомый, прозываемый Павлом Полегеньким, записан в полк Переяславский. Полковником там Хведор Лобода, пан же Полегенький вписан сотником Воронкивской сотни. Ныне полк Переяславский по повелению ясновельможного гетьмана из Чигирина на запад отправлен с иными полками вместе.
– Спасибо…
Огненная горилка внезапно показалась болотной водой.
Скоро увидимся, пан сотник!
Переяславский полк, Воронкивская сотня…
Скоро!
– А-а! Вот вы где!
Стены содрогнулись, затрещали косяки…
– А вот и я, parbleu!
Грозный шевалье дю Бартас долго поднимал ногу, пытаясь переступить через порог. Наконец это ему удалось – с третьей попытки.
– Открою вам секрет, мой дорогой друг! Я изрядно пьян!
Не может быть!
– Увы, шевалье, я тоже.
– Не-е-ет! Разве вы пьяны? Это я… А что я? Ах, да! Я – пьян! Vieux diable! Это не горилка. Это – смерть!
От его камзола уцелели одни лохмотья. Рубаха и вовсе сгинула. Сапог, правда, остался – один.
– Гуаира! Давайте позовем сюда нашего попа! Позовем и… Э-э-э-э… Поколотим! Нет, нельзя! Ну, тогда напоим до смерти! Знаете, я так ненавижу этих божьих дудок!
Идея была хороша, но брат Азиний оказался предусмотрителен и вовремя исчез. В последний раз я видел его, когда входил в шинок – попик пребывал в компании с неким бойким юнцом. Не тем ли, что поведал о ста сорока семи черкесах и непробиваемой девственнице?
– А мне они грамоту дали! Нет, не грамоту – универсал! То есть… Ma foi! Прочитайте сами!
Свеча никак не хотела загораться, глаза – разбирать затейливую вязь. К счастью, пан старший канцелярист пришел мне на помощь.
– Это называется «аттештат», пане моцный, – сообщил он. – Тут сказано, что Августиний Бартасенко, то есть вы, хоть и клятый латинщик, но лыцарь отважный и всему казачеству запорожскому друг.
Я поспешил перевести.
Вздох – тяжелый, полный тоски.
– Правда? Эти бунтари, эти мятежники!.. Но ведь я сам – мятежник! Как же быть, Гуаира?
Я покосился на сьера еретика, брезгливо нюхавшего ковшик. Раз нельзя напоить попа…
