Илочечонк: Забираю твое золото, поп! Ведь оба мы с тобой на большой дороге!
1
«…Письма же из Амстердама и иных городов Соединенных Провинций, а также из Стокгольма и Виттенберга, получал я через негоцианта Джакомо Беллини. Оный же негоциант, как мне достоверно ведомо, будучи по торговым делам в Королевстве Шведском, прельстился Лютеровой ересью и публично отрекся от Святой Католической Церкви. И это может подтвердить брат его, Луиджи, при сем пребывавший. А в доме означенного Джакомо Беллини, что расположен у ворот Святого Себастьяна, хоть и наличествуют Иконы и Распятие, однако же перед ними лампад не возжигают, молитв не творят, но возводят хулу и чинят насмешки, яко же над идолами…»
Писец в черном балахоне склонился над бумагой так низко, словно писал не пером, а носом. Маленькие очки с толстыми стеклышками азартно поблескивали в свете лампы. Я заглянул через плечо и оценил стиль.
– Продолжайте, сьер Гарсиласио!
– Я… Я уже все. Вы обещали!..
– Разве? Боюсь, вы сейчас не в том положении, чтобы ставить условия. Итак, с письмами ясно. А кто был посредником в ваших переговорах с типографом?
Ипполит Марселино, первым применивший Великую Вегилию, считал, что для раскаяния душегуба и вора достаточно двух бессонных ночей. Еретик начинал видеть Ад после трех. А вот еретик злокозненный, чье тело укрепляет сам Нечистый, уже завладевший проклятой душой, сдается только на пятые сутки – или сходит с ума.
Нечистый не решился заглянуть под низкие своды Санта Мария сопра Минерва. Сьер Гарсиласио де ла Риверо, римский доктор и враг Церкви, начал каяться после третьей ночи.
– Итак, вашим посредником в переговорах с типографом…
– Манасия бен-Иаков! Он! Этот иудей! Он – меняла из Венеции, часто бывает в Риме у своего тестя, Аарона бен-Иммера… Это все? Вы же мне обещали! Я не могу! Не могу!
Будильников было уже двое – оба крепкие, плечистые, безмолвные, словно големы. Тут же стояло ведро мутной тибрской воды. Короткие темные волосы парня слиплись, вода текла по лицу, падала на стол.
– Что вы еще можете сказать об этом иудее?
– Он… Он хулит Христа! Он говорит, что Мессия – это не Иисус, а какой-то иудей из Турции по имени… по имени…
Будильники начеку – глаза парня вновь раскрылись. В них было безумие – и странный нездешний отблеск.
Отблеск адского пламени.
– Шабтай Цеви. Его зовут Шабтай Цеви! У сьера Манасии есть книга, там об этом написано…
Иудей Манасия бен-Иаков, верящий в Мессию из Турции, был уже седьмым, кого вспомнил сьер Гарсиласио. Пробелы в следственном деле быстро заполнялись. Но что-то меня смущало. Парень видел Ад, но даже сейчас пытался юлить, говорить о мелочах. Будь я просто следователем, желающим вывести на процесс Трибунала лишний десяток врагов Церкви, Вегилия продолжалась бы и дальше. Но мне требовалось иное.
– Теперь о вашем старшем брате, сьер Гарсиласио.
– Нет!
На миг безумие исчезло, глаза сверкнули огнем – живым огнем неубиенной ненависти.
– Мой брат… Мой старший брат никогда не разделял моих взглядов. Слышите! Слышишь ты, проклятый палач? Он ничего не знал о моей книге, не был знаком…
– Отчего же? – я забрал у писца знакомую толстую тетрадь, нашел нужную страницу. – Ваш брат всего на два года вас старше, вы вместе учились. Кроме того, вы показали на следствии, что были очень с ним дружны.
Сьер де Риверо прикрыл глаза – всего на миг, на малое мгновение, но мне уже все стало ясно. Он думает. Все еще может думать.
Уж не Сатана ли скрывается в темном углу сырого подземелья? Все-таки четвертые сутки!
– Мой брат… – тонкие бесцветные губы сжались. – Мой старший брат Диего де ла Риверо – человек глубоко религиозный. Поэтому я не стал делиться с ним…
– Как же так? – усмехнулся я. – Вместе росли, вместе учились!
– Он… Он… Его воспитывал отец. Отец очень любит его, ведь Диего – старший, наследник…
Наши глаза на мгновение встретились, и мне стало не по себе. Мы оба с ним – младшие сыновья, оба выросли и учились в Риме, хотя родились далеко отсюда.
И кто ведает, если бы в Генеральный Коллегиум Общества отдали его, а не меня…
– Итак, вы утверждаете, что религиозные убеждения вашего брата Диего сформировались в семье прежде всего под влиянием отца?
– Да… Да. Да! Оставьте моего брата в покое! Оставьте!..
Мы переглянулись с писцом, и я заметил, как победно блеснули стеклышки очков в тонкой медной оправе. Все! Капкан захлопнулся – с грохотом, с лязгом, с брызгами крови.
Намертво!
