Заглядевшись на балагура-точильщика, я даже не заметил чумазое существо, вцепившееся мне в рукав.
– Два байокко, синьор! Два байокко за письмо прекрасной синьоры!
Над чумазой мордочкой – драный женский капор, на ногах – огромные деревянные башмаки.
– А ты не ошибся, малец? – поинтересовался я, доставая мелочь.
– Гы!
Ну, если «гы!».
Получив медяки, мальчишка сунул мне в руку тугой свернутый листок, перевязанный розовой ленточкой, и резво повернулся, желая удрать. Но не тут-то было.
– И что это за синьора?
– Ой-ой-ой!
Это он, положим, зря. Его ухо я даже не сдавил – просто слегка прижал двумя пальцами.
– Почем мне знать, синьор? Ой! Пустите, дяденька, пустите! Да вон она, где карета!
Я оглянулся – и потерял бдительность. Мальчонка с радостным визгом пустился наутек, умудряясь каким-то чудом не потерять свои деревянные опорки. Мне оставалось поглядеть в указанном направлении…
…И увидеть карету – большую, с золоченым гербом над дверцей. Карета заворачивала за угол, а рядом с нею…
Может, просто показалось? Такие мантильи сейчас в моде, и белое платье не редкость. И даже маска.
Листок показался мне неожиданно тяжелым. Ленточка пахла духами.
Дверь, за которой проживал шевалье, оказалась, как и обычно, гостеприимно распахнутой. Я прислушался. Впрочем, слух можно было и не напрягать.
Стучаться я не стал. Мы с дю Бартасом вполне обходились без лишних церемоний.
– Друг мой! – радостно возопил шевалье, прервав свою бесконечную сагу о доблестном принце. – Сколь рад я вас видеть в этой обители скуки!
Я осмотрелся. Если достойный пикардиец и скучал, то в хорошей компании. Два кувшина на столе уже пусты. Третий – тоже пуст, но пока наполовину.
– Налейте себе, дорогой де Гуаира, ибо поистине пытка – пить одному столь доброе вино. Vieux diable! Почему этот прохвост, этот каналья-хозяин не присылал мне такого раньше?
В кувшине оказалось неплохое «латино». Со вчерашнего дня шевалье пользовался неограниченным кредитом в нашем скромном заведении. Об этом он пока не догадывался. И не надо!
– Однако же, друг мой, у вас озабоченный вид!
– Получил письмо, – улыбнулся я, демонстрируя странное послание. – С ленточкой. Кажется, от дамы.
Шевалье принюхался, привстал.
– Ба! Пахнет духами! Мой друг, кажется, вами действительно заинтересовалась дама! Гризетки просто посылают сводню.
Я не был столь опытен в этом вопросе, а посему промолчал.
– Однажды, дорогой де Гуаира, мне тоже прислали письмо. Там оказался ключ…
Ключ? Не удержавшись, я вновь достал послание из кармана плаща и взвесил на ладони. Так-так!
– …Пришел я туда в полночь, и что же вы думали? Mort Dieu! Там оказалась не одна, а две… Нет, три! Три дамы! Что там было! Ух! Скорее читайте, вам, кажется, повезло!
Я воспользовался приглашением и развязал ленточку. Первое, что я увидел, был ключ. Красивый, ажурный, аккуратно перехваченный желтыми шелковыми нитками. Предусмотрительно! Почерк мелкий, красивый…
«Сегодня, как только стимнеет, приходите к дому Дзаконне, что на улице Менял возле Рыбного рынка. Дверь со староны сада, калитка будет открыта.
Темные стены скрывают страсть.
Та, что надеется на вашу скромность и благородство».
Перечитав, я спрятал письмо и задумался. «Темные стены скрывают страсть». А также безграмотность. «Стимнеет», да еще со «староны»!
Впрочем, комедианты не отличаются любовью к орфографии.
Тем более, комедиантки.
Комедиантки в белом платье под темной мантильей.
– Итак, друг мой, это любовь, – уверенно констатировал дю Бартас. – Parbleu! Как я вам завидую! За это надо немедленно выпить!
Отказываться не имело смысла. После сырого подземелья я до сих пор не мог согреться.
