Ближе к ночи редкие лужи покрылись льдом. Каждый раз, когда под подошвой хрустело, я невольно вздрагивал. Отвык! На берегах Парагвая льда не встретишь, и я напрасно пытался объяснить своим ученикам, что вода может превратиться в камень.
Не смеялись – но и не верили.
Тучи, уже успевшие надоесть за эти дни, наконец-то разошлись, открывая россыпь бледных, еле заметных звезд. Хотелось остановиться, завернуться в плащ и долго разглядывать знакомые созвездия. Да только где они, знакомые? Здесь, в самой середине апеннинского сапога, не увидишь Южный Крест…
Свою последнюю гитару я купил в Асунсьоне.
Старый небритый пейдаро – бродячий певец, которых встретишь там на каждом углу, торопил, нетерпеливо поглядывая на отворенную дверь таверны.
«Какой звук, синьор! Послушайте, какой звук!»
Он попытался сыграть сегидилью, но похмельные пальцы не слушались, тряслись.
Таких, как он, мы не пускали в наши миссии. Слишком часто под плащом певца скрывался лазутчик – или торговец тростниковым пульке.
Сегидилья не сыгралась, но гитару я все-таки купил. Мы заглянули в таверну, глотнули по глотку обжигающего мескаля, и пейдаро, расчувствовавшись, вновь взял гитару в руки. На этот раз пальцы уже не дрожали.
У старика оказался сильный голос. Он запел милонгу – простенький романс, который часто услышишь здесь. Обычный романс: море, чайки, пустые причалы, девушка ждет моряка. Моряк не вернется, им не встретиться. И пусть их души обвенчает облако Южный Крест.
Я начал снисходительно пояснять старику, что Южный Крест – не облако, а яркое созвездие, видное только в Южном Полушарии. Пейдаро не хотел слушать, сердился, глиняная кружка дрожала в пальцах…
Я не выдержал – и взглянул на небо. Небо моего далекого детства с наивными Медведицами и холодным алмазом Полярной Звезды.
Илочечонк, сын ягуара всегда находил путь по звездам. Но эти звезды были чужими.
5
Сначала ударили вполсилы, неуверенно, а затем, освоившись, загремели-заколотили от души.
Странно, что дверь все-таки выдержала.
– Войдите!
Я накинул камзол и отставил в сторону тыквочку с мате. Ничего себе денек начинается!
– Стало быть, сьер Гуаира?
Кажется, я уже их видел – этих мордатых сбиров. Те же кирасы, шлемы, усищи. А, может, им и положено быть такими – одинаковыми.
Служба такая!
– Собирайтесь-ка. Да поживее! И бумаги возьмите, ежели имеются.
В глазах – служебный долг, на сытых мордах – тоже служебный долг.
– Поживее, вам говорят!
Я ждал, что меня отведут к Форуму, где высится трехэтажный особняк городского подесты, но служивые завернули явно не туда. Когда за очередной улицей показались забитые утренней толпой ряды Рыбного рынка, я почуял неладное. Даже попытался спросить.
– Не положено!
Да, не положено. Но кое-что я уже начал понимать.
«Сегодня, как только стимнеет, приходите к дому Дзаконне, что на улице Менял возле Рыбного рынка…»
Улица Менял оказалась неожиданно просторной, напоминающей небольшую площадь, расплескавшуюся по стертым булыжникам. Здесь тоже было людно, но десяток сбиров, растянувшись цепочкой возле большого серого дома со скатной черепичной крышей, я заметил сразу.
«…Дверь со староны сада, калитка будет открыта…»
Вот и сад, вот и дверь. Открытая.
– Сьер Адам Гуаира?
Серый плащ, серый берет, глаза тоже серые. О роде занятий можно не спрашивать.
– Сержио Катанья, помощник городского подесты. У вас есть бумаги, удостоверяющие?..
Бумаги есть, как не быть? Правда, показывать их я могу только в крайнем случае.
– Могу я узнать, что стало поводом?..
– Можете. Убили женщину.
Кажется, это и есть он – крайний случай.
– Прошу…
Серые глаза заскользили по строчкам, остановились на печати. Веки удивленно дрогнули.
