– У меня к вам вопрос по поводу донесения из Киева.
Он не удивился, по крайней мере, на его загорелом, странно гладком лице это никак не отразилось.
– Боюсь, ничего интересного вам рассказать не смогу. Сам я не видел этого русина….
Русина? Уже интересно! Черный напиток из Йемена сразу же стал значительно слаще.
В конце мая года от Рождества Христова 1649 на окраине Бахчисарая появился путник. Усталый, изможденный, он упал на пороге Успенского монастыря. Старая рана в плече загноилась, запеклась черной плотью.
Путник умер на следующий день, успев пересказать игумену о том, что случилось в Киеве, как скоро показалась трава на поле. Пересказать – и нарисовать странную карту: три холма, буква N – и река под названием Callapka.
Странно устроен мир! Православный игумен поспешил известить об этом не митрополита, а брата Канари.
Не будем задумываться, почему.
– Все, что мне передали, я переслал в Рим, монсеньор. У меня осталась только запись его рассказа.
Широкая ладонь на миг исчезла в одном из вьюков.
– Вот…
Я быстро пробежал глазами начало.
«Как скоро показалась трава на поле, стали собираться хлопы на Киев, подступили к днепровскому перевозу…»
Все знакомо. Только по-гречески.
– Скажите, настоятель монастыря – грек?
– Грек. Кир Афанасий.
Значит, грек… Русин, скорее всего, рассказывал на родном наречии, кир Афанасий (или кто-то из братии) перевел, а в Риме все это изложили уже на хорошей латыни. Отсюда и «hlopae». Надпись на карте тоже была по-русински. Не Callapka, а именно Каллапка.
Дьявол, как известно, в деталях. Но дьявол молчал. Callapka, Каллапка – какая разница?
– Спасибо! – вздохнул я, допивая кофе. – Придется вспомнить греческий.
– Я вас разочаровал?
Что тут ответить? Почему-то думалось, что здесь я узнаю больше. В Риме со мной не были откровенны.
– Вы ничего не слыхали о братьях Алессо и Паоло?
Он подумал, качнул седой головой.
– О тех, кого вы ищете? Алессо Порчелли и Паоло Брахман? Разве что о втором. Это прирожденный мятежник, монсеньор. В Индии ему удалось свергнуть раджу Серингпатама. Поэтому брата Паоло называли не только Брахман, но и Джанардана – Бунтарь. Говорят, ему стоило заиграть на дудочке, чтобы начался мятеж. Увы, это все.
Все? Ничего себе – все! А тараканы? А связь между дудочкой, порождающей мятежи, и «Штудиями о происхождении и бытовании жуков, клопов и в особенности клещей…»? Прирожденный мятежник – и знаток клещей?
Может, старый корсар все же ошибся, и Брахман с Бунтарем – просто разные люди?
Скрипнула дверь. Брат Манолис привстал, под усами шевельнулась улыбка.
– Вы, кажется, знакомы с моей племянницей?
Лицо Артемиды было по-прежнему суровым. Едва кивнув мне, она подошла к очагу, присела рядом с дядей, наклонилась, зашептала.
– Гм-м…
«Гм-м» прозвучало как-то странно. Невозмутимый грек явно смутился.
– Монсеньор… Василиса случайно услыхала, будто один из синьоров, которые вас сопровождали, весьма ученый человек. Гм-м.. Н-да…
– Который? – откликнулся я. – Отец Азиний?
– Другой, – буркнула амазонка и поспешила отвернуться.
– Так вот, – вздохнул корсар. – Моя племянница всегда отличалась любознательностью… В общем, она просит разрешения побеседовать с ним.
Любого другого я, быть может, и пожалел. Но еретики недостойны жалости.
Я встал, склонился в поклоне.
– Он ваш, синьорина!
Когда дверь вновь закрылась, мы с братом Манолисом взглянули друг на друга.
– А вожжами пробовали? – поинтересовался я.
В ответ грек только вздохнул, и я решил не бередить его раны.
