Червь извивался.
– Вы должны ему помочь! Вы обязаны!
Я покосился на сьера римского доктора без всякой симпатии.
– Вы отвечаете за него!
Хотелось спросить, что делал он сам, пока ополоумевший дурак расточал цветы своего красноречия, но ругаться не хотелось.
– А может, и без попа обойдемся? – задумчиво проговорил дю Бартас. – Хотя… Жалко! Говорят, эти басурмане сажают всех христиан на кол!
Кажется, шевалье перечитал мессера Боплана.
Я поглядел на пустую дорогу. В нескольких милях отсюда, за облепившим крутые склоны лесом, Бахчисарай. Значит, недоумка следует искать именно там, в столице Малой Татарии, именуемой также Крымом.
Еще и эта забота! Будто бы иных мало!
– Хорошо. Найдите проводника.
5
После Истанбула Бахчисарай казался истинным сараем.
Единственная узкая улица – и глухие заборы, над которыми темнели острые скаты черепичных крыш. Толстые иглы облупившихся минаретов, голубые, потемневшие от времени и дождей купола, грязные арыки, откуда несло сыростью и вонью…
Где ты, «Тысяча и одна ночь»?
Солнце было в зените, а до заката предстояло много дел. Так много, что я решил слегка побеспокоить сьера римского доктора. На постоялом дворе, куда мы направлялись, наверняка найдется кто-нибудь, говорящий по-итальянски.
Вот пусть и расскажет сьеру Гарсиласио, где искать речку Каллапку!
– Гость – дар Аллаха, Адам-эфенди! Прошу, отведайте кофе!
Ибрагим-ага, местный кадий, сносно изъяснялся по-гречески. Кофе нам подали в маленьких чашечках размером с наперсток. Пить было неудобно, сидеть – тоже. В небольшой, обвешанной яркими коврами комнатке, не оказалось ни стула, ни скамьи. Пришлось поджимать ноги и устраиваться на корточках, подражая хозяину.
– Был ли легок ваш путь, уважаемый Адам-эфенди? Поистине Аллах, великий и милосердный, явил вам великую милость, переправив через столь неспокойный ныне Понт! Недаром море это все чаще называют Черным, ибо темны его волны и глубока пучина.
Даром Аллаха и Адамом-эфенди я стал всего за один дукат, врученный привратнику. Но внимательный и чуть насмешливый взгляд городского судьи предвещал куда более крупные траты.
– Надеюсь, вам понравился наш Кырым? Вот уж поистине земля, благословенная Аллахом! И не только красотой гор и долин славен он, но и порядком, о котором столь печется Ислам-Гирей, наш Пресветлый Хан, да продлит Аллах его дни! Поистине даже девственница с золотым кувшином на голове может без всякой опаски пройти от Кафы до Ор-капе!
Я кивал, прихлебывая черный горький напиток и мысленно сочувствуя упомянутой девственнице. Тащить на голове золотой кувшин пару сотен миль! Да поможет ей Аллах!
– Посему и стоит стража на дорогах, взыскуя порядка. Ибо многие лихие люди тщатся нарушить благоденствие, вкушаемое подданными Пресветлого!
Разговор медленно, истинно по-восточному сворачивал в нужную колею, ведущую прямиком к сидящему в городском зиндане брату Азинию.
– Конечно же, ни вы, уважаемый Адам-эфенди, ни спутники ваши ни в чем не виновны. Однако, по неведению своему, один из них не учел, сколь не любят здесь проклятых «понтико», этих гнусных разбойников, да проклянет их Аллах!
У развалин Топе-Тархана не любили турок. Здесь же косились на греков, особенно на «понтико» – вольных мореходов, шнырявших на низкобортных баштардах вдоль побережья. А на тех, кто поднимал ослиный крик на большой дороге – в особенности.
Феска и темный каптан вкупе с неуместным рвением сыграли с бывшим регентом злую шутку.
– У меня нет сомнений, уважаемый Адам-эфенди, в истинности ваших слов, но следствие может изрядно затянуться…
Его глаза лучились добротой, на губах играла ласковая усмешка.
– Нидерландскими дукатами возьмете? – поинтересовался я.
Кадий вздохнул, явно сожалея о грубости и бесцеремонности своего уважаемого гостя.
– За последний год дукаты со стрелком упали в цене. Говорят, кяфиры-голландцы кладут в них слишком много серебра…
Я постарался улыбнуться как можно любезнее.
– Могу разменять. Говорят, Аслан-бек, начальник городской стражи…
– Не надо, – твердо ответил судья уже без всякой улыбки. – Мы же с вами культурные люди!
Бац!
– Три! – печально констатировал шевалье. – Нет, уже четыре!
