…Благословляющая рука вздымается над огромной молчаливой толпой. Это она – Milagrossa Virgen Azul, строгая заступница и судья грехов наших.
Моих грехов…
Тяжелый груз за спиной. У всех – у меня, у брата Паоло Полегини, у еретика де ла Риверо. Тащить далеко – до самой вершины холма. Только там, сбросив неподъемную ношу…
…Ее всевидящий взгляд…
– Мне не дойти, отец Мигель! И ты ведаешь, почему…
Он молчит – отец Мигель Пинто, провинциал Гуаиры, когда-то подобравший среди сельвы несмышленыша Илочечонка. Молчит, потому что мертвые уже все сказали.
– Они несут камни, но разве камни тяжелее грехов? Что мне делать, отец?
Я-Та, старый ягуар, молчит. А склон дыбится, вздымается отвесом. Бесконечный, непроходимый склон Кургана Грехов.
– Мне запретили, ты знаешь! Я даже не могу исповедаться! Даже перед смертью, отец! Брат Полегини убил сотни людей, вызвал «даймона» из самых глубин Ада, но он дойдет! И этот мальчишка, ненавидящий все, чему я посвятил жизнь, он тоже дойдет! Их ноша тяжела, но они идут, они уже впереди!..
Да, они уже высоко, у самой кромки, совсем рядом с черным камнем, на котором стоит Она…
…И пальцы впиваются в мокрый песок…
– Ты знаешь, отец, что я только выполнял приказ! В этом смысл моей жизни, ради этого я жил! Ради этого – и ради Гуаиры! Мы – солдаты Христовы, наш долг, наш святой долг повиноваться! Ведь я – всего лишь воск, всего лишь топор дровосека!
Все! Они уже там, на вершине холма. Тяжкий груз падает на истоптанную землю, и в бирюзовых глазах Заступницы каждый видит свой приговор.
Оправданы!
Они все оправданы – колдун, еретик, остальные…
…Песок из-под пальцев. Вниз, вниз, вниз… Круг первый, второй, седьмой, девятый…
И ледяной холод Джудекки.
«…Потом я видел сотни лиц во льду, подобных песьим мордам; и доныне страх у меня к замерзшему пруду…»
– Я сделал, что мог, отец! Мы изгнали предателя – проклятого метиса Хозе Итурбидо, сообщившего бандерайтам день, когда ты собирался перейти реку. Изгнали – а наутро его нашли мертвым, распятым на стволе кебрачо.
Ветхий Завет в ту ночь заступил Новый.
Око за око!
«…И я дрожал в темнеющей пустыне…»
– Да, я сделал, что мог! И потом, когда мне предложили стать провинциалом Гуаиры, я отказался. Я отказался, отец! От мечты, от дела всей жизни! Ведь я верил! Я и сейчас верю, что мы строим Будущее, что здесь, среди сельвы и болот, растет Град Божий!
«…Так, вмерзши до таилища стыда и аисту под звук стуча зубами, синели души грешных изо льда…»
– Я не виноват! Нет! Есть Устав, там сказано, что любой приказ, даже если он ведет к смертному греху…
Чем они лучше меня? Еретики, блудники, убийцы, колдуны?!
«…Когда луча ничтожная частица проникла в скорбный склеп, и я открыл, каков я сам, взглянув на эти лица…»
Холм исчез. Длань Бирюзовой Девы За Высокой Травой не благословит меня.
Никогда!
Илочечонка, сына ягуара, изгнали из стаи.
Там, на Кургане Грехов, пред ликом Бирюзовой Девы Каакупской, под строгим взглядом Ее всевидящих глаз…
«…Подняв лицо от мерзостного брашна, он вытер свой окровавленный рот…»
Мой окровавленный рот…
Комментарии Гарсиласио де ла Риверо,
римского доктора богословия.
Описанные выше события прекрасно характеризуют отношение отца Гуаиры к людям.
Если бы не я и не дю Бартас, он бы и пальцем не шевельнул, чтобы выручить бедного брата Азиния. Следует добавить, что наш товарищ был страшно избит и высечен плетью, что послужило для надменного иезуита лишь поводом для дальнейших насмешек над несчастным.
Его тайный грех, которым отец Гуаира так интригует читателя (и в котором ни разу открыто не признается), очевиден. Это он, а не какой-то несчастный метис, выдал отца Мигеля Пинто на расправу бандерайтам. И дело не только в приказе, им полученном. Отец Гуаира был монитором провинции, то есть непосредственным заместителем отца Пинто.
