Голова пана Мыколы уткнулась прямо в грудь мертвеца, скрюченные пальцы сжимали черную жирную землю. Пана Пилипа смерть уложила навзничь, чуть в стороне от остальных. Возле левой руки парня темнело что-то большое, очень знакомое.
Распятие?
– Ничего не трогайте, пане значковый. Вы меня поняли?
– Но… Пане Адам!..
– Я сказал: не трогайте!
Итак, поглядим! Осторожно, ничего не касаясь. Очень осторожно!
…На трупах – ни крови, ни синяков, ни дыр в одеже. Все случилось очень быстро. От этого места до кострища минуты три ходу, а когда пан Васыль собрался меня будить, его товарищ был еще жив. И даже умирать не думал.
Но все-таки умер!
Сзади послышался тяжелый вздох.
– Видать-таки заговорили клятое золото на головы! Знать бы, на сколько!
У меня был ответ. На все – на все глупые головы, посмевшие покуситься на Тайну.
– Ларец стоял сверху, на груди покойника, – заметил я. – Пан Горбатько его открыл… Погодите, что это?
Я склонился над остатками ларца. Дерево казалось еще крепким, ларец просто разбили, вероятно, чтобы не подбирать ключ к замку.
– Воск! Щели были залиты воском!
– И что с того? – пан Васыль присел рядом, протянул руку к золоту, но тут же отдернул. – Воск – не гадючий яд!
Я встал, на всякий случай отряхнул руки, на миг закрыл глаза. Вот, значит, какая она, Смерть! А я ждал ее от казацких сабель!
Рядом послышалось бормотание – пан значковый читал молитву. Стало стыдно – мне бы хоть лоб перекрестить!
– Итак, утром вы не нашли своего товарища и отправили пана Пилипа на поиски…
– Отож, – вздохнул он. – Да чего искать-то было? Следили мы за вами, пане зацный, и камень этот, понятно, приметили. Пошел Пилипко шагом, а обратно – бегом. Слова не сказал, схватил за руку…
– И вы тут ничего не трогали? Все так и было?
Пан Васыль отошел в сторону, задумался, покрутил густой ус.
– То… То вроде, так и было. Мертвяк в могиле, на нем Мыкола, вечная ему память. Ну и золото, дидько б его взял! А! Крыж иначе лежал!
Крыж? Ах да, распятие! Я уже успел разглядеть его – серебряное, с чернью тонкой работы, по углам креста – граненые камни чистой воды.
– Крыж этот возле Мыколы был, как раз под рукой. Знатный крыж! На камни целый город купить можно.
Страх исчез, в глазах вновь светилась знакомая алчность.
– Ай, славный крыж!
– Не трогай! Не трогай, дурак!
Я кинулся вперед – и опоздал. Серебряный крест был уже в его руке. Пальцы скользнули по острым граням алмазов…
– Да что за бес! Никак колется! Да не бойтесь, пане Адам, ваш же крыж, латинский! Чего же его… О-о- о-ох!..
Он умер почти сразу. Только дернулись веки, только дрогнули судорогой пальцы…
Распятие я засыпал землей, даже не пытаясь узнать, где спрятана отравленная игла. Скорее всего, под одним из камней. Как не взять такое в руку, не провести пальцем по живому огню бриллиантов!
…Затем и воск в щели лили. Яд не выдохнется, не отсыреет…
Трупы усачей я оттащил в сторону – одного за другим, стараясь не заглядывать в остекленевшие глаза. Дойдет ли моя молитва до Православного Бога? Слишком долго строили стены – и слишком высоко.
До самых Небес…
Теперь я был один – вместе с тем, кто глядел на солнце пустыми глазницами. Вспомнилась байка, слышанная этой ночью. Кто-то, уже и не упомню, долго объяснял, как «отворять» заклятый клад.
– Брат Алессо Порчелли! – негромко проговорил я. – Брат Алессо Порчелли! Брат Алессо…
Трижды повторенное имя мертвеца – щит от неупокоенной души. Прости, брат, не по своей воле тебя тревожу!
Золото – в сторону. Истлевшее тело – тоже. Маленький серебряный крестик, черный полусгнивший кошель с несколькими талярами…
Главное лежало под трупом. Ящик – или ларец, покрытый толстым слоем чего-то черного, хрупкого. Яд? Едва ли, тут яд не нужен. Скорее, топленый жир или смалец, давно превратившийся в камень. То, что лежало внутри, не должно было пропасть. Ни через месяц, ни через год…
