Вербовщик: Не сомневайся парень! Макай палец в чернила да тычь его сюда. Раз – и ты уже солдат! Сыт-одет будешь, мир повидаешь, а за королем служба не пропадет. Армия наша – самая сильная, сильней не бывает! А если подстрелят или чего в бою оторвет – не беда. Король за то заплатит, и заплатит щедро. Ухо – три золотых, нос – пять, рука – десять, нога – опять же десять, а ежели то, что повыше – целых двадцать!
Илочечонк: А если голову?
Вербовщик: Ну-у-у! Тогда, считай, тебе и вовсе повезло! Сто золотых! Гуляй – не хочу!
1
Последнюю тыквочку мате мы честно распили вместе с дю Бартасом. Пикардийцу досталось даже больше – бедняга с утра жаловался на жару. И вправду, солнце припекало, обещая горячий день. Почти как в степях у подножья Кордильер в самом начале декабрьского пекла.
– Дорогой друг, – вздохнул я, выбрасывая столь славно послужившую нам тыкву. – А не слыхали ли вы сказку о Синей Бороде?
Шевалье удивленно моргнул.
– О Синей… А-а! Вспомнил! Конечно же, дорогой де Гуаира, слыхал, и даже неоднократно. Более того…
Он быстро обернулся и перешел на шепот, словно в ближайших кустах мог сидеть сам Мазарини в компании с Торквемадой.
– Более того, поговаривают, что сия страшная история и вправду имела место быть с неким маршалом, имя коего я, признаться, запамятовал. Но отчего вы спросили, друг мой?
Я привстал и безо всякой охоты выглянул из густой тени на свет Божий. Скоро полдень, а мы никуда не едем, прочно окопавшись в глубине небольшой рощицы. И лошадям хорошо, и ослику брата Азиния, и самому брату Азинию. Вон сидит, молитвенник листает, носом пятнистым подергивает!..
– Спросил я это, дорогой шевалье, в связи с ключиком. Не забыли?
Глубокие морщины – спутники тяжких раздумий, рассекли его гладкий лоб.
– Mort Dieu! Не тот ли ключ вы имеете в виду, что доверен был молодой супруге сего злодея? Ключ от комнаты, которую не велено открывать! Однако, друг мой, сегодня вы говорите загадками!
Я говорил загадками, я валялся в тени, вместо того, чтобы рысить по горячей степи, я умудрился пересолить похлебку, заслужив недоуменный взгляд панны Ружинской. А! Вот и она!
– Адамка! Переведи-ка пану мечнику, да побыстрее! Спроси его, почему не едем? И ежели есть на то причина, отчего не изволит мне сообщить?
Панна зацная гневалась. Будь на ней шитое золотом платье вкупе с красными сапожками и шапочкой- вилоной, дочь каштеляна гомельского смотрелась бы грозно. Но в рубашке дю Бартаса, моих штанах, в растоптанных постолах, взятых из казачьей сумы, и в казачьей же шапке сердитая панна выглядела совершенно иначе.
Я вздохнул. Переводить было лень, ругаться – тоже.
– Адамка! – яркие губы сжались, синие глаза недобро блеснули. – Плетей отведаешь!
– Дорогой де Гуаира, – осторожно прошептал шевалье, испуганно косясь на грозную девицу. – Вам не кажется, что синьора Ружинска воспринимает вас как-то… неправильно?
Спросить у нее самой бедняга не мог. Панна Ядвига, как выяснилось, сносно изъяснялась по-немецки (не считая, само собой, русинского, польского и школьной латыни в цитатах), но из всех богатств немецкого славный пикардиец знал только «Tertofel!»[20].
– Пан мечник изволит сказать, что намерен думать тяжкую думу, – отрезал я. – А кто ему в том деле помешает, на того гнев его лютый сугубо падет. В гневе же пан дю Бартас истинно страшен и подобен злобной фурии! Шевалье, нахмурьте брови!
Последнюю фразу я произнес, само собой, шепотом и по-итальянски.
Пикардиец ничего не понял, но брови нахмурил.
Она уходила, словно королева. Оскорбленная маленькая королева в нелепых широких штанах.
– Да чего это с вами, Гуаира? – не на шутку взволновался шевалье. – Vieux diable! Вас словно подменили!
– Ключик, дорогой дю Бартас, – вздохнул я. – Ключик…
«…И да направит вас слепой инстинкт безо всякого мудрствования, как Авраама, повеление от Господа получившего, дабы Исаака, сына своего единственного, в жертву принести. Ибо старший ваш – это сам Христос. Ежели даже начальником поставят над вами животное, лишенное разума, то и его вы должны слушаться беспрекословно!..»
Так учил Святой Игнатий. По этому правилу живем мы, воины Иисусовы.
Я – мягкий воск. Я – топор дровосека.
Я – труп.
«…Миссия же ваша, сын мой, и проста, и трудна. Должно узнать вам, что сталось с братьями Алессо и Паоло, равно как с плодами трудов их…»
Его Высокопреосвященство Джованни Бассо Аквавива, Генерал Ордена клириков Общества Иисуса Сладчайшего, говорил негромко, но каждое слово горячим железом отпечаталось в моей памяти. Именно это мне приказано сделать. Не больше – но и не меньше.
И что же?
