Я поудобнее пристроил гитару на коленях, провел рукой по перламутру…
А я ведь даже не сказал спасибо синьорине Франческе!
Из темноты неслышно вынырнула грозная панна Ружинска, присела рядом, отвернулась.
Ясновельможная пришла слушать, а не смотреть на хлопа!
Ну и ладно!
Пальцы коснулись струн…
Хота!
Наварская хота! Безумная, горячая, как ночи в карнавальном Асунсьоне. Под огромными недвижными звездами, под сенью Южного Креста. Где-то рядом – сухой треск кастаньет, хриплый голос пейдаро…
Хота!
Я исчез. Кто-то другой терзал струны, кто-то другой отбивал ритм костяшками пальцев…
…Маленький лучик света в темной комнате. Еле заметный след в траве…
Нострадамусу не нужно вычислять Грядущее по звездам. Он его видит. Как, почему – ведает лишь Бог. Брат Алессо Порчелли видел сожженную Германию и Японию под властной рукой Токугавы. Видел – но ничего не мог изменить. Ни он, ни кардинал Инголи, ни Святейшая Курия…
…Пальцы пляшут по струнам, пляшут босые девчонки в пестрых юбках, парни в тяжелых черных башмаках отбивают такт по булыжнику узких улиц…
Хота!
Критический год – 1648 A. D.! Год capitano Хмельницкого и его удалых черкасов, пустивших по ветру все, что строили мы в Республике целый век. Коллегии, типографии, театр, сотни молодых русинов в европейских университетах, Уния, наконец-то преодолевшая вековой разлад. В горький дым, в черную гарь! Брат Алессо увидел – заранее, за много лет!
Хота сменяется гренадиной, танцы только начались, гудит праздничный Асунсьон. Его Преосвященство Карденас заперся в епископских палатах, боясь показаться на улице в эту пьянящую ночь. Он всего боится, подлый францисканец, а всего более – веселья, музыки – и конечно того, что мы строим в Гуаире. Прячься, крыса!
Пальцы на струнах, Южный Крест над головой…
…Он увидел, но на этот раз не спешил докладывать мессеру Инголи. Он был умен, сын башмачника, и поэтому попытался понять. Любой итог – следствие тысяч и тысяч причин. Армия разбита, потому что в кузнице не было гвоздя. Но поди найди этот гвоздь перед битвой!
Брат Алессо обратился к звездам. Почему бы и нет? Во всяком случае, он решил попытаться. Ретроспективный анализ! Нострадамус из Флоренции попытался увидеть корни будущего – будущего, которое еще не наступило!
Но ведь ничего не вышло? Capitano Хмельницкий разбил гетьмана Потоцкого. А потом поднялась в поле трава…
Гренадина сменяется малагеньей, малагенья – севильяной. Его Высокопреосвященство Франческо Инголи запретил мне брать гитару. А мог бы запретить умываться – или чистить зубы.
Спляшем, мессер кардинал?
Итак, в Киеве знали, чего ждать от года Anno Domini 1648-го. Ждали – и пытались что-то изменить? Может, отсюда спокойствие брата Сфорца?
Не это ли Тайна? А как же клещи и тараканы брата Паоло Брахмана?
Нет, нет, это только лучик, комната темна, в черных углах что-то шевелится…
Карнавал, карнавал, карнавал…
– Вы не устали, мой друг?
– Нет, что вы, шевалье!
Неправда. Устал – словно и в самом деле всю ночь плясал на асунсьонских улицах. Руки налились свинцом, ломит спину… А ведь не прошло и часа!
Часа? Почему здесь сьер еретик? Ведь он должен читать Черную Книгу, я дал ему Ключик!..
– Прекрасно играете, сьер де Гуаира!
От похвалы несет ледяным ветром. Словно душа кардинала Инголи на миг переселилась в этого мальчишку.
– Поговорим?
Карнавал кончился.
Сьер римский доктор подбросил сушняка в костер, пододвинул рукопись. Негромко хрустнула пересохшая кожа.
– А вы никогда не хотели стать музыкантом, сьер де Гуаира? Или актером?
– Что? – не понял я. – А, это вы в том смысле, зачем я пошел в попы?
По тонким губам змеей скользнула улыбка.
– Вроде того. Знаете, надо же когда-нибудь приносить пользу людям!
– А разве ваш Кальвин не запретил театр вместе с музыкальными инструментами?
