А вот сенатору Приму, кажется, все равно: качка, сырая корабельная утроба, доски настила вместо ложа. Не о том его мысли. Что поделаешь, политик!
– Но придется согласиться, другого вождя у нас нет, и пока не будет. Как думаешь, Папия?
Когда я узнала, что плыть придется на киликийском корабле, чуть не завопила от ужаса. Как во сне, в ночном кошмаре, Гекатой насланном, когда самое страшное выступает из тьмы, надвигается неслышно, щерит клыки. Так и виделось: черноволосые здоровяки в набедренных повязках, жадные взгляды, жадные усмешки. Сама, мол, пришла, девочка? А мы заждались, давно пора на Делос плыть!
Разве я одна пиратов боюсь? Говорят, недавно они римского претора вместе с ликторами из самой Остии вывезли. Привязали к мачте – и курс на все тот же Делос. Сколько там на аукционе за претора римского дают?
Так все и вышло. То есть, почти все. И парни в повязках набедренных скалились, и от взглядов их кожа чесалась («Какая красивая, вай, вай!»), разве что не продали пока. В одном деле мы с ними. Почти однополчане.
– Папия?
– Слышу, – вздохнула я, ком из горла вытолкнуть пытаясь. – Прим, ты что, только о таком и можешь говорить?
– А о чем еще? Отвлекает!
Даже не удивилась, успела уже сенатора капуанского изучить. Пока в Иберию плыли, пока горными тропинками пробирались. Туда, обратно…
Только не прав он, сенатор. Не отвлекают его такие разговоры. Поняла я уже: фрески да девочки его отвлекают. И аукционы тоже. А политика – и есть он сам, Прим, знаток заговоров. Рассказывал он, что в детстве хотел моряком стать, к землям неведомым плавать, как аргонавты когда-то. Потом понял – не его. А вот политика – в самый раз.
Даже… обидно? Не обидно, но все-таки! Когда приставать начинают, глазам и рукам волю дают, злишься, ясное дело. А если наоборот, если для мужчины ты не девушка, а какая-то хламиномонода? Мелкая тварь, что живет в реке по имени Политика? Не старый он, Прим, чтобы сквозь такую, как я, смотреть!
Или это она и есть, гордыня? И у него – и у меня.
А что такое политика, Прим мне и разъяснил. Греческое слово, оказывается. Еще одна синекдоха.
– Твои друзья согласятся на то, что предлагает Пятый?
Зажмурилась даже. Ладно, представим, что мы не в трюме, что не море штормовое под нами и не киликийцы по палубе топают. Сидим мы с сенатором у входа в таберну, винцо кислое прихлебываем. И о политике говорим, по-оскски, понятно. Потому и «Пятый». Зачем вслух имя «Квинт» лишний раз повторять?
– Если его диктатура – только на три года, а потом будут избраны консулы…
– От Рима и от Италии? Тогда вы согласитесь?
Мудреное дело – политика, хуже синекдохи. Я же как представляла? Поле, а на поле два войска: Рим – и мы, Италия. Поет труба, жужжат первые стрелы, бьют в землю тяжелые калиги. А над всем этим два вексиллиума золотым шитьем светят. Бык – против Волчицы.
Два войска, как же! Оказалось не два и не войска. Собралась дюжина шаек и давай меж собой шушукаться. Шушукаться, цену предлагать – и о цене спрашивать. С кем выгодней, с тем и в бой пойдут. А, может, и не пойдут, повременят еще.
«Они»: сенаторы-сулланцы, сенаторы-марианцы, потом еще какие-то популяры, а еще всадники, а еще… Всех и не припомнишь.
«Мы»: недобитые самниты, оски и кампанцы, рабы-пастухи с гор, Крикс и его товарищи, Прим, сенатор капуанский, Пятый, который хочет стать диктатором. А еще – Спартак. То есть, не еще, в первую очередь.
– А Спартак? Он согласится?
Толчок, еще один. Разыгралось море в эту ночь, гневен, видать, Нептун, Морской Отец! Хорошо, если завтра уже берег. Обещали киликийцы, богами своими киликийскими клялись. Не позже, мол, как к вечерней страже.
– Папия?
– Да слышу! – поморщилась. – Спартак – не знаю. И никто не знает. Только без него ничего не выйдет, Прим, даже не думай.
– И откуда он взялся, этот Спартак?
Действительно, откуда? Все у сенатора исчислено было, все взвешено и разделено. И не у него одного. Мы людей даем, они – деньги, Крикс в бой ведет, киликийцы-пираты на море помогают, а Пятый, когда победим, всех в одну державу соберет и порядок обеспечит. Власть поровну, два консула, как при Марии, возвращение имущества, земель, гражданских прав…
И тут – Спартак. Выходит, без хозяина считали?
– Правда, что Спартак обещает освободить всех рабов?
Тоже вопрос!
Через год после нашего разговора с Випсанием Агриппой я получила письмо. В наших краях письмо, да еще из Рима – событие, почище набега сармат. Из Рима! Через четыре моря, через три реки…
Письмо я ждала. Гай Юлий Цезарь Август должен был утвердить то, о чем мы договорились с Агриппой. Делать нечего, клыки Волчицы уже вцепились в наши берега.
Цезарь Август утвердил договор, но писал не об этом. В Риме сейчас составляют историю, большую историю из многих книг. Государственное дело, как без этого? Но что написать о Спартаке, не знают. Кто, откуда, а главное, чего хотел?
Не знают. А знаю ли я?
Впрочем, что Спартак! Вместе с письмом Цезаря Августа мне прислали отрывок из этой, пока еще ненаписанной истории. Как-то Тит Ливий, тезка друга моего Гая, расстарался. Наверно, хотел, чтобы я исправила, дополнила, уточнила. А вышло так, что я целый день смеялась. Казалось бы, над чем? Война, кровь, гибель тысяч – и виновных, и безвинных. Но я не нашла там ничего – почти ничего из того, что помнила, и что можно считать правдой. Еще одна сказка, причем не очень умная – не только в большом, но и в совсем малом. Когда я прочла, что беглые гладиаторы «подобно диким зверям» устроили себе убежище на вершине Везувия…
«Подобно диким зверям»! Интересно, бывал ли этот Ливий хоть бы раз на Везувии? Или хотя бы мимо проезжал?
Парень у ворот в длинном, не по росту, легионерском панцире узнал сразу, махнул рукой. Не улыбнулся. Улыбка на посту не полагается, но я сразу почувствовала: не так, что-то совсем не так.
Оставалось тоже махнуть рукой, но не в ответ, а сопровождающему, ехавшему рядом со мной от самой дороги. Сторожевая служба здесь неслась образцово, Феликс Помпеян и тот бы одобрил. Посты у дороги, скрытые за деревьями, еще один в угловом доме в самом начале главной улицы поселка.
Гостей встречали, званных, понятно. Об остальных – докладывали. Впрочем, таковых почти не было.
Издалека Везувий похож на обычную гору, разве что повыше прочих. Серая вершина, лысая, как голова очередного мудреца, зеленые склоны в пиниях и соснах. Но это издалека, вблизи же начинаешь понимать, что вершина и склоны – лишь колпак, похожий на тот, что киликийцы (б-р-р-р!) носят. А под колпаком – поселок, даже целый городок. Десятки вилл, побольше и поменьше, разбежались вдоль дороги, расползлись между зелеными рощами. Даже не десятки – больше. Славный город Везувий, пусть без префекта и сената.
Вот в этом городе мы и поселились. Первые дни после гибели капуанского ополчения он пустовал, но когда самым смелым, высунувшим из укрытий любопытные носы, пояснили, что грабить и резать никого не будут, зато станут за все платить, город Везувий воскрес. Вначале присматривались, затем ожил рынок, а потом добрые люди стали намекать, что незачем добычу продавать всяким забродам – и здесь цену подходящую дадут. Когда же мы вместе перезимовали, обитатели вилл вообще сделали вид, что семь
